Сегодня мальчик. Мы ездили за паспортами, и он в очереди мне показывает руки — а там у него инвазивные странные травмы, кожа как будто слезает. Это не ожог, не порез. Я никогда такого не видела — а оказывается, это травмы от электротока. Они цепляют какие-то прищепки, 220 дают — и эти места, куда они прикреплены, поражаются больше всего. Теперь это [выглядит] как такая глубокая экзема, в мышцу уходящая, я даже не знаю, как объяснить.
Сегодня мальчик. Мы ездили за паспортами, и он в очереди мне показывает руки — а там у него инвазивные странные травмы, кожа как будто слезает. Это не ожог, не порез. Я никогда такого не видела — а оказывается, это травмы от электротока. Они цепляют какие-то прищепки, 220 дают — и эти места, куда они прикреплены, поражаются больше всего. Теперь это [выглядит] как такая глубокая экзема, в мышцу уходящая, я даже не знаю, как объяснить.
Говорю: тебе нужна помощь медицинская? Он говорит: нет, что ты, это уже заживает. И они об этом так рассказывают, шутят друг с другом. То, что они говорят, невозможно даже в голове уложить. Все, кто участвуют в проекте, все наши сотрудники, все волонтеры, потом обязаны будут пройти психологическую реабилитацию.
Игорь Кочетков, член совета «Российской ЛГБТ-сети»
Первая информация о том, что творится в Чечне, у меня появилась недели три назад. Мне «ВКонтакте» написал анонимный товарищ. У него была, конечно, страница, но я понимаю, что это не его имя, скорее всего. И обращение [от него]: ходят слухи, что в Чечне массово ловят геев, их пытают, есть убитые. Я спросил, кто эти слухи распространяет, он говорит: друзья на работе. Я спросил, может ли он меня свести с людьми, которые могут что-то рассказать. Он пишет: брат, конечно, нет. Я написал своей коллеге, которая работает с Чечней, она сказала, что проверит. И уже через неделю мы получили подтверждение. 29 [марта] мы открыли горячую линию, раскидали информацию по пабликам. Но до публикаций в «Новой» на эту почту не пришло ни одного обращения.
Главная проблема для нас сейчас в том, что люди очень запуганы. Надо понимать, что ЛГБТ-сообщество в Чечне и вообще на Северном Кавказе абсолютно закрытое — они в принципе запуганы, они никому не доверяют. Но сейчас — общая угроза. Главный вопрос, который они первым [делом] задают: а почему мы вам должны верить? И приходится убеждать. Я уже сам стал заходить в эти паблики: вот он я, мое имя, вы можете найти про меня в интернете вообще все, всю мою жизнь. И если вы мне поверите, я готов вам помогать. Они же привыкли к тому, что они люди последнего сорта, им эту мысль внушили, они в это верят. И им сложно представить, что кому-то они небезразличны, что кто-то хочет сохранить их жизнь.
Я вчера общался с одним из сбежавших. И он говорил, что самые опасные для них люди — их родственники. Меня это просто потрясло: они своих родственников любят, они за них переживают. Но при этом четко понимают, что те готовы их убить. И они не осуждают их! Рассуждают: ну, вот так положено, что ж поделать, бежать некуда. Но им есть куда бежать.
Происходящее в Чечне подпадает под статью «преступление против человечества» Римского статута Международного уголовного суда. Массовость, особое отношение, направленность репрессий на определенную группу по определенному признаку, организованный характер, и организаторы — представители власти. Федеральные власти могут вмешаться, но пока этого не делают. Преступления против человечности рассматривает Гаагский суд. Сейчас мы исследуем механизмы подачи заявления. Каждый из заявителей также сможет обратиться в Европейский суд по правам человека.
Татьяна Винниченко, глава совета «Российской ЛГБТ-сети»
У нас сейчас два типа сбежавших людей. Первые — это которые попали на волну задержаний в феврале. Они сидели в тех же тюрьмах, их пытали, морили голодом. Кого-то выкупили. Кого-то выдали родным с инструкцией «вы знаете, что делать». В феврале выдавали родственникам тех, кто выжил после пыток. На выдачу приехал этот [председатель парламента Чечни Магомед «Лорд»] Даудов, сказал, что они пидарасы, они были уличены, они признались. А родственники не могут сразу, видимо, своих детей убить. Это мои догадки, но этим ребятам удалось убежать. Они как-то сами выбрались из республики, осели здесь у друзей, и сейчас пошли просто на зов, понимая, что они не могут ни устроиться на работу — они боятся, что как только они начнут здесь документы светить, их родственникам скажут, где они, а в Чечне уже идет вторая волна.
А вторая часть беженцев — это те, которых мы сейчас вывозим. Они там забиваются в какие-то норы, щели, по друзьям, по каким-то непонятным местам, и просят помощи. И тут мы просим, чтобы они выехали до ближайшего крупного города, а дальше покупаем билеты [в города центральной России]. Эти, конечно, очень тяжелые. Они только что вышли из пыточных. Вот человек вышел, семья еще даже ничего ему не сказала, еще решения никакого не приняла, а он в семь утра выходит из дома с сумкой, сказав, что пошел на работу и оказывается у нас.
До вчерашнего дня я была убеждена, что этих людей просто вытесняют из республики. Но сейчас мне пришли подтвержденные сообщения, что группы мужчин приезжают из Чечни и ищут своих родственников-москвичей, которых они считают геями. Есть случаи насилия. Что там дана за команда? Вычистить чеченскую нацию от скверны, что ли?
Точно невозможно подсчитать [число задержанных]. По нашим ощущениям, речь идет о 150-200 задержанных. Каждый из них может говорить: я сидел в камере, в которой было 25 человек. Но суммировать эти цифры нельзя, потому что это может быть одна и та же камера. Мы же им очные ставки не устраиваем, кто с кем сидел. [Они пробыли непосредственно в пыточных тюрьмах] семь-десять дней. Это те, кто выжил, вышел и смог сбежать из республики. Остальные находятся там до сих пор. Мы не знаем, кто из них жив.
Люди искалечены. Вот мальчик в квартире сидит уже третий день. Я ему говорю: «Смотри, мы уже на визу подаем!» А он спрашивает: можно я просто здесь побуду? Я говорю: конечно, живи хоть сколько, на здоровье. Чтобы он совсем с ума не съехал после «электрического стула». И вдруг он: «Я же никогда не встречался с мужчинами, у меня просто в телефоне были записаны эти вот. Я просто люблю разговаривать, я общительный человек! А так мне вообще девушки нравятся. Вы мне верите?» Я говорю — конечно. Он меня убеждает в том, что он не гей, что его надо отпустить. У нас как будто продолжается допрос, и я полицейский.
Один сел в машину и как начал орать: «Я что виноват, что я такой? Я не виноват! Я сам не рад этой жизни! Что мне делать-то?»
Их там пытают, в Аргуне. У них есть специальный стул с закрепленными электродами. К нему приматывают — и пускают ток. И он должен признаться, во-первых, что он гей, а во-вторых, сказать, кто у него в телефоне тоже гей. Понятно, что они там все что угодно скажут.
Наш [пресс-секретарь президента РФ Дмитрий] Песков говорит, что это все непроверенная информация. Это, конечно, да. Вы тоже можете сказать, что я сижу и вру. Но зачем мне? И им зачем? Чтобы им визу скорее дали? Так мы не выдаем визы. И вот эти обожженные руки, выломанные челюсти… Эти люди просто так родину покидать не будут, они очень привязаны к своей земле, к своим родственникам. Зачем чеченцу просто так объявлять себя геем? Чтобы свалить в какую-нибудь Германию?
Они все переживают, что там мама осталась, у кого-то — бабушка, у другого — какая-то тетка вместо матери. Именно женщины в возрасте — что они останутся без них, без средств существования. А я говорю: все, забыли, покупаем телефон, покупаем симку, никому в Чечне не звоним, ни в какие социальные сети не выходим. Сидим, ждем выезд. Потом оттуда напишете, если сильно надо будет.
Мы практически не можем оказывать психологическую помощь. Соглашаются единицы, да и то неизвестно, что должен сделать психолог, чтобы разговор состоялся. С женщинами они разговаривать не хотят. Но и с мужчинами они не разговаривают, не могут показаться слабыми. А силы уже кончились.
У них такой страх, они нам не верят! Все, кто приехал по нашей линии, опасались, что это подстава, и все это специально задумано, чтобы их выманить. Все до одного мне это сказали. Каждый, кого мы привезли, говорил: слава богу, что это вы, обычная русская женщина. А мы-то думали, что уже все. Я говорю: а что ж вы тогда поехали? Говорят: а там бы все равно убили.
Из Дагестана в прошлую субботу был сигнал. Пришли к человеку, требовали сдать всех геев. Если начнется в Дагестане, мы тут точно захлебнемся. Знаю, что на неделе двое прилетят из Ингушетии.
Источник: meduza.io