Выборы в Думу на фоне экономического кризиса грозят масштабными протестами. В докладе Центра экономических и политических реформ (ЦЭПР) эксперты предупреждают: с новыми протестами будет значительно сложнее справиться, нежели с волнениями после выборов в Думу — 2011. В этот раз недовольство охватывает все социальные слои из дальних регионов, а не только «креативный класс» из мегаполисов.

Выборы в Думу на фоне экономического кризиса грозят масштабными протестами. В докладе Центра экономических и политических реформ (ЦЭПР) эксперты предупреждают: с новыми протестами будет значительно сложнее справиться, нежели с волнениями после выборов в Думу — 2011. В этот раз недовольство охватывает все социальные слои из дальних регионов, а не только «креативный класс» из мегаполисов.

В новом докладе ЦЭПР «Протест-2016: спровоцируют ли выборы в Госдуму акции недовольства властью?» эксперты анализируют протестные настроения перед кампанией в парламент в 2011 году, чтобы оценить потенциал протестов на выборах в Госдуму — 2016.

«Болотные протесты»: не норковыми шубами едины

В 2011 году, несмотря на резкое падение рейтингов, «Единой России» удалось удержать большинство в Думе, что вызвало многочисленные обвинения власти в фальсификациях. Кампания против «Единой России» после выборов вылилась в серию крупных протестных митингов по всей стране.

В ЦЭПР указывают: предсказать «болотные протесты» можно было, изучив социологические опросы за год до событий. Тогда, по данным ФОМ и ВЦИОМ, около четверти россиян были готовы к политическому и гражданскому протесту.

Близкие к власти аналитики из Фонда развития гражданского общества называли «болотные протесты» «революцией шуб», говоря о том, что на митинги выходил в основном «креативный класс». Однако в ЦЭПР парируют: несмотря на ярко выраженный политический характер «болотных митингов», уже тогда симпатии к протесту проявляло не только лишь «городское мещанство».

По данным опроса ВЦИОМ в декабре 2011 года, 10% респондентов выразили готовность присоединиться к акциям за пересчет голосов на выборах, 38% пассивно поддержали манифестантов и 28% назвали требования беспочвенными.

В первой группе было два сильных протестных ядра: по материальному положению (25% могли позволить себе купить машину, квартиру, дачу и т.п.) и по профессии (38% протестующих среди государственных и муниципальных служащих). Также большая доля ядерной аудитории протеста была в Москве и Санкт-Петербурге (14%).

Однако уже среди второй группы — пассивно симпатизирующих протестам — были пенсионеры (33%), занятые домашним хозяйством (31%), неквалифицированные рабочие (29%), бизнесмены (30%) и даже силовики (21%).

Из этих данных следует, что «болотный протест» поддерживали не только «белые воротнички» и «городское мещанство».

Интересно также, что социальный облик недовольных трансформировался к моменту «взрыва». За год до «болотного протеста» наиболее благополучные слои населения (особенно состоятельные горожане) реже видели необходимость протестовать, но в 2011 году ситуация изменилась.

Протест смещается на периферию

При сравнении социологии протеста 2010–2012 годов и данных за 2014–2015 годы в ЦЭПР делают вывод: протестные настроения смещаются из центральных регионов на периферию. И вместо среднего класса на улицы выходят низовые социальные слои, по которым кризис ударил больнее. Также протестные настроения захватывают все больше социопрофессиональных групп.

В последние годы протестный уровень находится на стабильно низком уровне, но на пути к выборам в Думу — 2016 растет. В сентябре 2014 года, скорее всего, приняли бы участие в протесте 13% граждан, гласят данные ВЦИОМ. А в августе 2015 года — уже 19%.

В 2015-м в своем докладе по социально-экономической и политической напряженности в регионах Комитет гражданских инициатив сообщал о 15%-ном росте протестной активности за первую половину года. Усиление левой повестки на этих протестах «Газета.Ru» описывала ранее.

На фоне экономического кризиса в августе 2015 года ВЦИОМ фиксировал резкое смещение протеста в сторону малообеспеченных групп. Среди людей с доходом до 5 тыс. руб. на члена семьи готовы были протестовать 37%, с доходом 5–8 тыс. руб. — 29%, 8–10 тыс. руб. — 27%.

Также на протест в 2015 году готово было больше молодежи: среди людей 18–24 лет таких было 25%. В профессиональных группах лидерами по долям готовых протестовать стали квалифицированные (23%) и неквалифицированные рабочие (28%), бизнесмены (22%). Доля готовых протестовать безработных составляла 21%.

Локализованный городской протест столичных регионов остался примерно на прежнем уровне (6%). Но среди готовых протестовать достаточно и жителей городов-миллионников (рост с 11% в 2014 году до 20% в 2015 году).

Крупные города становятся потенциальными точками протеста, это подтверждает как социология, так и электоральная статистика, пишут авторы исследования. На губернаторских выборах 2015 года жители крупных городов стали лидерами по голосованию против кандидатуры губернатора от власти. В Иркутской области горожане переломили ситуацию в пользу коммуниста, в Амурской области чуть не создали ситуацию второго тура при голосовании против кандидата от ЕР.

Хотя по сравнению со всплеском 2011 года протест «просел» в столицах, его география за последние годы широко распространяется по стране в целом, захватывая все новые территории. Лидерами по потенциалу протеста стали удаленные от центра регионы: на Дальнем Востоке готовы протестовать 30%, в Сибири и на Северном Кавказе — 27%, в Приволжском и Южном федеральных округах — свыше 20%.

Впрочем, и в столице были громкие акции протеста против платных парковок.

Согласно регулярному опросу «ФОМнибус», доля готовых принять участие в акциях протеста впервые с 2011 года достигла 17% опрошенных к декабрю 2015-го. Причем этот показатель вырос на 5% с момента присоединения Крыма к России.

Нарастают и тематические протесты. Левада-центр выявил 71% москвичей, поддержавших выступления дальнобойщиков против системы сборов «Платон», и 76% жителей столицы, недовольных расширением зоны платных парковок.

Среди причин расширения базы протеста ЦЭПР называет беспрецедентное за последние 16 лет падение уровня доходов населения, резкий рост цен и обесценивание рубля. Все это может привести к электоральному протесту.

Удар по большинству в Думе

ФОМ выявлял плавное снижение рейтинга партии власти за год до выборов в Думу — 2011: с 53% в январе до 50% в декабре 2010 года. А вот в год выборов рейтинг «Единой России» рухнул до 38%. Основное падение поддержки «Единой России» произошло незадолго до дня голосования. По данным ВЦИОМ, равномерное снижение рейтинга с июня по август 2011-го перешло в резкое падение осенью, вплоть до зафиксированного в декабре 2011 года минимума в 38%.

В последнее время рейтинг «Единой России», согласно ФОМ, остается стабильным, но это спокойствие на фоне нарастания протестного потенциала выглядит обманчивым.

Несмотря на внешнее благополучие в рейтингах ЕР в 2015 году, партия не застрахована от внушительного падения поддержки в год выборов в Думу из-за проблем в экономике. Новые протесты в этом случае грозят развернуться «не в контексте требований честных выборов, а на фоне затяжного социально-экономического кризиса и нерешенных социальных проблем», пишут авторы исследования.

Основная социальная база «Единой России» — люди со средним, по общероссийским меркам, достатком. При этом самые малообеспеченные и наиболее обеспеченные слои менее охотно голосуют за партию власти.

Из этого следует, что критическое увеличение доли россиян за чертой бедности ударит по рейтингам партии власти, делают вывод эксперты ЦЭПР. По данным Росстата на декабрь 2015 года, число бедных россиян увеличилось за последний год на 2,3 млн человек: с 18 млн до 20,3 млн.

Из-за равномерного распределения представителей разных социальных групп по их партийным предпочтениям протестные настроения могут быть сконцентрированы вне партийной системы. Но протест, говорится в докладе, смогут подхватить политические силы, которые будут наиболее удачно позиционировать себя в качестве альтернативы действующей власти.

Какой будет новая протестная волна

По итогам исследования в ЦЭПР делают вывод об угрозе повторения сценария протестов 2010–2012 годов, когда подготовка к циклу больших федеральных выборов сопровождалась нарастанием недовольства властью, протестным голосованием и волнениями на улицах.

В 2011 году Кремль столкнулся с абстрактной артикуляцией недовольства властью, недостатками системы и непрозрачностью политического процесса. Узкополитические требования свободы выборов минимизировали аудиторию протеста.

Но сейчас ситуация хуже для власти, ведь предпосылки роста протестного потенциала лежат вне политики.

Граждан волнуют чисто социальные вопросы: рост цен, сокращение зарплат, переход черты бедности. Ситуацию ухудшают сильнейшее с 1990-х годов падение уровня жизни населения и новые сборы (капремонт, сбор с дальнобойщиков, плата за пользование электросетями в перспективе, плата за проезд по автодорогам, платные парковки в столице).

Меняется и социальная база протеста, теперь она охватывает фактически все регионы России. Растет и качественный потенциал протеста, который охватил самые разные социопрофессиональные группы, в том числе традиционно аполитичные.

Если «болотный протест» возглавило население столиц, то теперь инициативу готовы перехватить жители средних и малых городов. Волнения дальнобойщиков показали, что точки «сборки» протеста могут появляться не только в городах, а там, где работает эта социальная группа, — например, на трассах. Протесты могут охватить и моногорода, поскольку крупные предприятия не справляются с последствиями кризиса.

В ЦЭПР не могут точно предсказать, в какой форме будут протесты. Акций гражданского неповиновения пока удается избежать, но люди в кризис гораздо ближе к выражению радикального недовольства. Риск усугубляется тем, что власть не решает накапливающиеся социальные проблемы.

Растущее социальное напряжение чревато протестным голосованием на выборах в Думу.

Результаты ЕР на выборах в региональные парламенты немного упали в 2015 году по сравнению с 2014 годом, но серьезное падение пока сдерживается административным ресурсом и всеобщим внешним спокойствием. По мнению авторов доклада, ситуация может резко поменяться в ходе федеральной кампании в Госдуму, когда на фоне информационной «накачки» к политической повестке подключится большинство населения.

В 2011 году «думская» кампания позволила обществу «выпустить пар». Система власти в итоге осталась цела, одолев городской протест. Но в экономический кризис возможные протесты будет сложнее локализовать и купировать. Долгосрочный и депрессивный характер экономического кризиса, накопившиеся социальные проблемы — все это может спровоцировать протест с гораздо большим потенциалом угрозы для власти, нежели «болотный».

«В любом случае, если мы даже и переживем 2016 год, в 2017–2018 годах стоит ждать уже не просто мирных протестов, а серьезных волнений, — рассуждает директор ЦЭПР Николай Миронов. — Политическая система почти исчерпала запас прочности, ее положение весьма шатко.

Власть этого не понимает и откровенно играет с огнем. Уповать на силу, административные методы с ее стороны также не умно. В обществе сейчас гораздо больше решительности и недовольства, чем было в 2011 году. И это будет только усиливаться. Сломить такие настроения страхом и репрессиями не получится».

«Слабостью протеста 2011–2012 годов было то, что мощная эмоция протестующих не сопровождалась мощным контентом. Как следствие, не происходило вирусного распространения по стране. Вопрос в том, изменилось ли что-то за это время. Содержательных поводов для протеста станет больше, но пока неясно, появится ли у граждан представление о результативности протеста — тут велик элемент случайности», — рассуждает глава «Петербургской политики» Михаил Виноградов.

По его мнению, многое зависит от того, станут ли очагом протеста политизированные территории, как, например, Екатеринбург и Новосибирск, или же там произойдет «спуск пара». Во втором случае в перспективе сложнее будет ситуация в регионах, где пар не выходит, как в конце 1980-х годов — тогда центрами забастовочной активности были территории современной Кемеровской области и Коми.

Виноградов называет очевидным бенефициаром протестов в кризис КПРФ, но, по его мнению, «коммунисты могут сами этого испугаться — с 1996 года они живут страхом приблизиться к первому месту, даже третье для них психологически комфортнее, чем первое». Та же ситуация и с эсэрами, «они тоже боятся — просто их страх моложе», подытоживает политолог.

Источник: gazeta.ru