Интервью с «узником Болотной» Владимиром Акименковым

Для «Особой буквы» люди 2013 года — это политзаключенные, брошенные за решетку по сфабрикованному «болотному делу». Такие, как Владимир Акименков, которого восемнадцать месяцев тюрьмы сделали только сильнее.

Для «Особой буквы» люди 2013 года — это политзаключенные, брошенные за решетку по сфабрикованному «болотному делу». Такие, как Владимир Акименков, которого восемнадцать месяцев тюрьмы сделали только сильнее.

Наступающий 2014 год многие «узники Болотной площади» будут встречать в тюремных камерах. До этого также в камерах они встречали 2013-й. Весь декабрь СМИ подводили итоги года, составляли топы и рейтинги в разнообразнейших конфигурациях. Подход редакции «Особой буквы» к этому вопросу замысловатостью не отличается. Для нас люди года — политзаключенные, брошенные за решетку по сфабрикованному «болотному делу». Для нас главный итог года — это то, что, несмотря на амнистию, многие из «болотников» остались в тюрьме. Мы публикуем интервью с экс-политзаключенным, фигурантом «болотного дела» Владимиром Акименковым. Ему посчастливилось войти в новый год свободным человеком, и он намерен посвятить этот год борьбе за освобождение своих оставшихся в плену товарищей.

— «Болотное дело» показало, что тюрьма теперь — не просто неизбежный «профессиональный» риск для оппозиционных активистов. Любой человек с активной жизненной позицией, просто пришедший на митинг, может стать политзаключенным. И вот отталкиваясь от этой печальной реальности, попрошу тебя все же дать совет на будущее тем людям, которых наше государство может закрыть в камеру из-за их гражданской позиции.

Наше, узников «болотной», сидение существенно облегчали те явления, которых не было у многих других арестантов. Нам передавали телевизоры, нас подписывали на прессу, к нам поступало множество писем с разных уголков страны. А большинство других зэков этого лишено. От многих из них отворачиваются родственники, друзья, уходят жены.

Что касается советов… Самое главное в тюрьме — быть человеком. Не оскотиниваться. Не унижаться. Показывать свое достоинство. Побуждать к достойному человеческому поведению других.

Конечно, есть определенные бытовые аспекты, которые характерны именно для тюрьмы. Однако люди-то на самом деле одинаковы. И та же тюрьма — это срез общества. Но тюрьма имеет одно существенное отличие от вольной жизни. В тюрьме любое слово, любой поступок имеют незамедлительные последствия. Тюрьма учит отвечать за свои поступки и за свои слова. Тюрьма дисциплинирует.

В тюрьме нужно продолжать развиваться. Если есть возможность — читать, обязательно двигаться, делать какие-то физические упражнения. Питаться нужно скромно, но полноценно.

Вообще тюрьма дала мне возможность понять, что реальных потребностей у человека не так много.

— А какие книги ты читал в тюрьме?

Из-за частых судебных заседаний было не так много свободного времени, поэтому я читал в основном прессу, на которую был подписан, и отвечал на приходившие мне письма. Что касается книг, я читал русскую классическую литературу. А первые три книги, которые мне попались в местах изоляции от общества, — это блистательный роман Александра Терехова «Немцы», сборник «Лимонка в тюрьму», книга Алексея Козлова и Ольги Романовой «Бутырка». Кстати, Алексей Козлов, в то время как я оказался в СИЗО «Водник», тоже еще находился в этом же СИЗО, ожидал этапирования.

Эти три книги сильно помогли мне не только освоиться в новом для меня тюремном мире, но также укрепиться в собственной вере, собственных воззрениях.

Вообще за время тюрьмы я стал более идейным человеком, более уверенным в себе, хотя мне еще нужно работать над собой. Впрочем, всем нам нужно работать над собой.

— Как ты считаешь, почему вас выпустили?

Они нас выпустили только из-за того, что было общественное давление, только потому, что полтора года все вы вели серьезную борьбу за нас. Я благодарен всем тем, кто за нас рубился, пока мы сидели. До этого проблема политических заключенных — причем самых разных — не привлекала такого внимания. Лет пять-шесть назад акции в защиту политузников собирали сто-двести человек, а когда я 6 мая 2013 года, в юбилейную акцию, увидел по тюремному телеящику многотысячную толпу вышедших в нашу поддержку на Болотную площадь, я был приятно удивлен.

Следует понимать, что существование проблемы политзаключенных в нашей стране способствовало тому, что появились новые политические активисты. То есть люди присоединялись к общегражданскому движению, в том числе и потому, что мы сидели. В этом смысле я был рад осознавать свою полезность для развития общества. Если бы не было такого уровня организованности в деле защиты прав заключенных, даже и этой куцей амнистии не было бы.

Но сейчас важно сосредоточить усилия на том, чтобы вытащить всех остальных. Власти по-византийски разделили фигурантов «болотного дела». Хотя могу заметить, что те ребята, которые стали моими новыми друзьями, «узники 6 мая», они сами радовались, что хоть кого-то амнистируют, и словно прогоняли нас из тюрьмы. Они не хотели, чтобы, допустим, я отказался от амнистии. И я вышел, чтобы продолжить борьбу за этих ребят, оставшихся в плену.

— А Владимир Путин смог решить какие-то свои политические задачи, освободив вас и Михаила Ходорковского?

Да, разумеется, освободив «болотников», освободив одного из своих крупнейших оппонентов, Ходорковского, Владимир Путин решил задачу по корректировке своего имиджа. Ведь легитимность лично Путина как самодержца и легитимность его режима медленно, но верно подтачивается.

Другое дело, что совершенно не стоит ожидать каких-то быстрых, но кардинальных изменений в обществе. Конечно же, Путин, выпустив часть политузников, стремился показать себя гуманистом, демократом.

Но, на мой взгляд, это не поможет ему ни укрепить свою власть, ни существенно повысить свой личный и своего режима авторитет в обществе.

— Существует два адвокатских подхода к политическим судебным процессам. Есть сторонники предельной политизации процесса, превращения его в политический жест, проповедничество, чуть ли не в митинг. Естественно, при таком подходе судья сразу превращается во врага адвокатов и подсудимых. А есть сторонники работы по сугубо техническому разгрому линии гособвинения, и при этом вполне возможно, на их взгляд, сохранение вполне нормальных, рабочих отношений с судьей, даже если это судья Никишина или судья Сташина. Некоторая конкуренция адвокатских фракций в рамках такого конфликта имеет место быть и в «болотном процессе». Как ты считаешь, какой подход — «политический» или «законнический» — более эффективен в рамках данного процесса?

На мой взгляд, возможна комбинация этих методов. С одной стороны, нужно понимать, что это не рядовое дело, а политическое, заказ на которое идет с самого верха, поэтому нужно рассматривать такой процесс в том числе и как политическое противостояние.

В то же время мы должны с фактами на руках доказать всему обществу — не только политизированной его части, что мы невиновны.

Мы не должны превращать процесс в спектакль. Мы должны доказать обществу, что эти люди сидят не за то, что они ударили или не ударили омоновца (в ходе, подчеркиваю, самообороны), а за то, что посмели выразить свою жизненную и гражданскую позицию на неугодном для власти мероприятии. Разумеется, это нужно делать и политическими методами, и путем кропотливой работы с самим уголовным делом.

На мой взгляд, линии защиты нужно прийти к консенсусу. Разлады не только ослабляют нас и позволяют суду вынести обвинительный приговор, они морально бьют по ребятам, оставшимся в тюрьме. Если в процессе присутствуют дрязги, это ослабляет процесс — особенно если он политический.

Я надеюсь, что подобных явлений не будет в каких-либо судебных процессах в будущем.

— Есть ли надежда на то, что в будущем 2014 году можно будет добиться освобождения оставшихся в тюрьме «болотников»? Готовы ли будут власти идти на новые уступки или лимит «гуманных решений» исчерпан?

На мой взгляд, есть шанс. Но для этого нужно развивать борьбу за них. Нужны мощные акции — в формате митингов, концертов, благотворительных вечеров. Эта деятельность должна охватывать как можно большее количество граждан.

Меня радовало, что люди, приходившие в протестное движение на волне кампании в нашу защиту, осознавали, что на нашем месте, на месте «болотников», мог и может оказаться каждый. Для силовой корпорации любой человек может стать расходным материалом. В современном обществе, где все подчинено власти денег, культу денег, невиновные люди, которых бросают в тюрьму, являются для силовиков источником получения новых звездочек на погонах, шестизначных окладов и семизначных месячных доходов, различных квартир и прочих материальных благ. То есть силовики строят свою и своих семей материальное благополучие на жизни и здоровье невиновных людей.

— Вот ты был на допросах, сталкивался нос к носу с сотрудниками этой силовой корпорации — оперативниками, следователями. Опиши их типажи. Что это за люди?

Ну это совершенно разные люди. Любой институт — общественный, государственный — это срез общества. Проблема в том, что их работа, особенности их «профессиональной деятельности» в нынешних российских условиях убивают в них то хорошее, что, возможно, есть в их душах. По-своему они тоже жертвы системы. Как мы для них расходный материал, так и они для системы — живые, но бездушные роботы.

Могу отметить, что они не равны друг другу. Кто-то находится на привилегированном положении, а кто-то пашет в качестве эдаких «государственных гастарбайтеров». И представители силовых структур сами в последние годы все чаще вскрывают институциональные гнойники в этих структурах и в системе госвласти в целом.

Однако и многих арестантов, оказавшихся в тюрьме по сфабрикованным делам, и тех «слуг государевых», возмущенных чудовищной сущностью системы, на которую они вынуждены работать, губит неверие в собственные силы. Губит неверие в возможность объединить усилия разных людей, индивидов для отстаивания своих насущных прав.

Выражение «ничего изменить нельзя» было, пожалуй, одной из самых частых фраз, слышимых мною в общении с арестантами. Также честные государственные служащие не верят в возможность изменения системы.

Конечно, в общественной активности в последние годы происходит развитие различных форм самоорганизации людей, и в целом нынешняя Россия уже не напоминает то жуткое мертвящее царство середины нулевых. Но несмотря на все это, для приближения новых времен нужно еще очень много поработать, причем поработать с негарантированным результатом. Но работать нужно долго и упорно, объединяя усилия множества людей.

— Ты говоришь о том, что Россия 2013 года не похожа на Россию второго путинского срока, что она отличается в лучшую сторону. Но многие сейчас буквально упиваются горьким разочарованием: мол, «так и не получилось у нас революции, а мы так старались, на все митинги ходили»…

Я ждал этого разочарования. Многие люди как массово пришли в протест на волне моды (а это была именно мода, все эти гигантские митинги на Болотной — Сахарова), так и ушли из него. Люди, которые ранее были обывателями, которые не осознавали свои и других людей жизненные интересы, в общем-то, и не могли стать сверхидейными, сверхсознательными гражданами, гуманитарными бойцами, способными вести ежедневную борьбу. Конечно, они, не дождавшись быстрого результата, разочаровались и свалили.

Но на том этапе развития протеста и вообще общественной активности россияне слишком большие надежды возлагали на вождей, на медийные фигуры. А когда эти фигуры не смогли обеспечить каких-то быстрых, легких результатов, люди посчитали, что в бедах протестного движения виноваты вожди, на которых они же, люди, возлагали чрезмерные, необоснованные надежды.

Но все равно уличный протест жив. Он обусловлен не только «болотным делом». Он обусловлен самыми разными проблемами, которые продолжают накапливаться. Я считаю, в будущем протестное движение должно стать более массовым, более злым. Граждане должны выходить на митинги не для того, чтобы заниматься модничаньем, копировать друг друга в стиле «я вышел, потому что это круто», «я вышел потому, что вышел мой сосед или моя девушка». Граждане должны понимать, за что они готовы бороться, а волна протеста дойдет до уровня конца 80-х — начала 90-х.

Я думаю, протестная волна в будущем должна затронуть и производство, чего не было в 2011—2012 годах. И объединение протеста на производственных предприятиях и уличного протеста позволит добиться кардинальных общественных преобразований.

— Тогда уход Путина будет предопределен?

Дело вообще не в уходе Владимира Путина и отстранения от корыта «кооператива «Озеро». Дело в том, как будут выстраиваться сами общественные отношения, как мы все будем жить. Не нужно персонифицировать зло в личности Путина. Да, разумеется, он самодержец, он самый главный полицейский и самый крупный олигарх в стране. Но режим держится на господстве множества таких вот «путиных» самого разного калибра, он держится на вот этом тягучем страхе, который передается из поколения в поколение.

Современное развитие постиндустриальных технологий — в частности, информационных технологий — отнюдь не гарантирует быстрых перемен, в том числе и в общественном сознании. Я подчеркиваю, это очень долгая, трудная борьба.

Ведь и февральская, и октябрьская революции были спровоцированы бездарностью политиков царского и временного правительств, а проблемы, копившиеся в стране десятилетиями, в 1917 году достигли критического уровня.

Однако глубинные исторические перемены готовились на протяжении долгого времени, готовились многими поколениями пассионариев: от дворянских «дворцовых революционеров» до социал-революционеров. И было положено очень много труда, очень много жизней до наступления того момента, когда можно было приступить к строительству нового общества.

— Еще пока ты был на свободе, многие начали крутить так и эдак тему «России айфона» и «России шансона». Что ты думаешь об этом?

По-моему, люди, противопоставляющие «Россию айфона» и «Россию шансона», невольно льют воду на мельницу существующей власти. Живущие в Москве представители умственного труда имеют роскошь повышать свой интеллектуальный, культурный уровень. Они располагают роскошью совершенствоваться. Жители депрессивной провинции, до которых не доходит (или доходит в несопоставимой со столицей объемах) сырьевая рента, которые не могут воспользоваться административной рентой, у них нет экономических ресурсов «России айфона».

Нужно, чтобы опора режима не была искусственно большой — ведь прямые жизненные интересы так называемой элиты Российского государства входят в прямое противоречие с жизненными интересами подавляющего большинства россиян, неважно, будь то представители «креативного класса» или рабочие с «Уралвагонзавода». Российская интеллигенция, «креаклы», представители умственного труда, чтобы и улучшить свою жизнь, и предотвратить наступление гуманитарной, социально-экономической и общечеловеческой катастрофы, должны заниматься тем, чем занимались их предшественники в былые эпохи. Этим уже сейчас занимаются наиболее сознательные представители обозначенных мною слоев.

Нужно заниматься просвещением, организацией людей, «ходить в народ», как это раньше называлось. Нужно быть новыми народниками. Нельзя допускать презрения к так называемому быдлу, к тем, кто слушает шансон, живет в депрессивном районе, трудится на заводе и в добровольно-принудительном порядке доставляется своим начальством на «путинги». Такое презрение к своему народу есть социальная мерзость, оно позволяет сохранять действующую власть.

Нужно понимать, что новое общество не будет построено, если кто-то напишет сто постов в Интернете. Люди жертвовали в былые эпохи здоровьем и жизнью, чтобы у последующих поколений имелись более широкие возможности развития. Вот так и мы должны осознавать необходимость долгой и упорной борьбы. В современной России многие боятся даже сходить на согласованный митинг. Вот этот многовековой страх изживается очень трудно.

Осознавая свои и других людей коренные жизненные интересы, нужно показывать, что мы протестуем, заявляем о себе не только по материальным, но и по этическим причинам. Нужно показать, что сами принципы устройства нашего государства и общества неправильны, неправедны, неэффективны, бесчеловечны.

На мой взгляд, нужно показать, что возможно иное общество, контуры которого медленно, но верно очерчиваются. Другой вопрос, что для этого общества предстоит много сделать. Я не побоюсь этого слова: возможен новый социализм. Это не социализм с диктатурой одной партии, это не социализм, базирующийся только на крупном индустриальном производстве. Это не социализм вчерашних бедных и необразованных людей, которые в силу неразвитости общественных отношений рады принять любых вождей и ради куска хлеба (необязательно в прямом смысле слова) готовы предать то дело, которое когда-то благородно начинали сами же эти люди.

Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов

Источник: specletter.com