Правозащитник Алексей Козлов — о трудностях правозащитной деятельности в эмиграции и о происходящем в России

Политический эмигрант, 41-летний гражданский активист из Воронежа Алексей Козлов уже три года ведет правозащитную деятельность из Германии. Он был вынужден уехать из России в начале 2013 года, после того, как ему и его семье стали поступать анонимные угрозы, а Следственный комитет заинтересовался активистом в рамках "Болотного дела" – в качестве одного из подозреваемых в подготовке и организации массовых беспорядков 6 мая 2012 года. Обвинения по этому делу людям предъявляют до сих пор.

Политический эмигрант, 41-летний гражданский активист из Воронежа Алексей Козлов уже три года ведет правозащитную деятельность из Германии. Он был вынужден уехать из России в начале 2013 года, после того, как ему и его семье стали поступать анонимные угрозы, а Следственный комитет заинтересовался активистом в рамках "Болотного дела" – в качестве одного из подозреваемых в подготовке и организации массовых беспорядков 6 мая 2012 года. Обвинения по этому делу людям предъявляют до сих пор.

Свою гражданскую и правозащитную деятельность Алексей Козлов начал в 90-х годах с экологических акций, затем, когда их проведение стало осложняться, он и его соратники встали на защиту свободы собраний. Они создали портал old.article20.org, названный так в честь 20-ой статьи Всеобщей декларации прав человека, которая гарантирует право на свободу мирных собраний и ассоциаций.

Алексей Козлов признается, что за весь период его правозащитной деятельности, нынешнее время для гражданской активности в России – самое тяжелое. В интервью Радио Свобода Алексей Козлов рассказал подробнее о том, с такими трудностями он сталкивается, занимаясь правозащитной деятельностью в Германии, и при каких условиях он сможет вернуться в Россию:

– Мы продолжаем поддерживать наш правозащитный портал old.article20.org, который мы ведем с 2008 года. Сейчас он переведен на несколько языков, немецкая, английская версии достаточно хорошо развиваются. Помимо этого мы регулярно участвуем в акциях солидарности по различным темам, которые здесь проходят – и не только в связи с ситуацией с правами человека в России, преследованием активистов и так далее. С прошлого года мы занялись проектом, связанным с политической эмиграцией из России. В мае должна выйти книга об этом. Там анализ, интервью с эмигрантами. В 2013 году мы учредили немецкую организацию, которая так и называется "Солидарность с гражданским обществом России", и работаем в ее рамках.

– Я видела на сайте old.article20.org, что вы ежемесячно отслеживаете ситуацию с правами человека в России, и делаете это уже в течение долгого времени. Какие у вас основные наблюдения, какие заметны тенденции?

Поток резко эмигрантов увеличился после конфликта с Украиной, это именно политически мотивированные отъезды

– Наша специализация – это свобода ассоциаций и свобода собраний. Тенденции самые печальные. За последние 3 года как практика, так и законодательство изменились радикально в худшую сторону. Сейчас все направлено, чтобы предотвратить наличие независимых организаций, кого-то несанкционированного властями протеста. Очень жестко все. В законодательство о свободе собраний введена уголовная статья за неоднократное нарушение порядка проведения публичных мероприятий. Уже есть один осужденный по этой статье. А закон об иностранных агентах также подразумевает уголовное преследование руководителей организаций и разорительные штрафы. Помимо этого, мы пишем про эмиграцию. Здесь можно сказать, что поток резко увеличился после конфликта с Украиной, это именно политически мотивированные отъезды – были или прямые преследования, или атмосфера стала совершенно невыносима, или был запрет на деятельность косвенный или прямой.

– Какие-то примеры можете привести, наиболее вопиющие случаи?

– Если говорить об уголовной статье за неоднократное нарушение порядка проведения – это Ильдар Дадин, который сейчас находится в заключении за три одиночных пикета. По ситуации с "иностранными агентами", есть пример Ольги Пицуновой, экологического активиста из Саратова. Человека с инвалидностью и маленькой пенсией просто лично разоряют штрафами, обкладывая не только организацию, но и ее как директора. Сейчас она уже просто не в состоянии их выплачивать. На один штраф собрали деньги, а на второй штраф уже не факт, что соберут. Стала неким "хорошим тоном" персональная диффамация руководителей организаций, которые объявлены "иностранными агентами".Тут можно сказать и о ситуации Надежды Кутеповой из Озерска, которая вынуждена была уехать и сейчас получила статус политического беженца во Франции, после того, как против нее началась диффамационная кампания, которая обвиняла ее в шпионаже, в работе на ЦРУ. Были показаны ее квартира, персональные данные.

– Последние три года вы следите за тем, что происходит в России все-таки со стороны. Как вам это все представляется? Что происходит? Как бы вы это описали? Вы видите какие-то способы, как ситуация может улучшиться?

Люди должны 10 раз подумать, прежде чем выходить на несогласованные публичные акции

– К сожалению, я не вижу никаких способов, потому что Россия идет очень широкими шагами к тоталитарному режиму. Последние действия президента и правительства говорят об этом. В частности, создание Нацгвардии. Понятно, что политическая оппозиция, общественные организации, и вообще какой-либо сформулированный протест зачищались в течение фактически всего срока Путина, если начать с серьезных моментов, то это, конечно, был захват НТВ, который случился 10 лет назад. И, конечно, в течение 10 лет – это уже выжженная земля, мы не можем говорить о реальной оппозиции. Если все будет развиваться такими темпами, большинство организаций, которые ведут и правозащитную, и просветительскую деятельность, в ближайшее время закроются, а их не так много осталось. Помимо этого, протест криминализирован. Люди должны 10 раз подумать, прежде чем выходить на несогласованные публичные акции, потому что это немедленно ударяет по их карману, а возможно и уголовное дело против неоднократных нарушителей этого закона.

– Как вы считаете, сентябрьские выборы имеют какое-то значение? Могут они как-то повлиять, учитывая, что прошлые выборы в Государственную думу в 2011 году вывели довольно большое количество людей на улицы?

– В этом году, я думаю, этого не случится, потому что сами выборы сконфигурированы таким образом, что основной пик кампании придется на лето. А летом, как известно, в России ничего не происходит. Заведомо известно, что будут массовые фальсификации. Но сейчас такого раздражения, которое это вызвало в 2011 году, ожидать не стоит. Тем не менее, понятно, что выборы определенную роль играют. Я думаю, что прежде всего это будет некое выявление "националпредателей" со стороны властей, чтобы обеспечить совершенно беспроблемные выборы президента в 2018 году. Так что, репрессии усилятся, может быть, сразу после выборов, может быть, через какое-то время и надо готовить какие-то ответы в связи с этим.

– Если говорить о том, как вы начинали свою гражданскую активность и правозащитную деятельность. С чего для вас вся эта история началась?

– Это началось очень давно – в 1995 году. Основной проблематикой для меня в тот момент была защита окружающей среды, что являлось достаточно мощной мобилизационной и в тот момент, да, собственно, и сейчас. Если вы возьмете региональные протесты, которые в России происходят, они во многих случаях связаны с защитой права на здоровую окружающую среду, например, борьба с разработкой никеля в Воронежской области. Для меня это был некий экзистенциальный выбор: нужно защищать экологию. Я специализировался на производителях ядерной индустрии. Но потом как-то все сместилось на право свободы собраний, свобода ассоциаций, которые необходимы для реализации возможности защищать окружающую среду. И потом я специализировался на свободе собраний и, в общем-то, глубоко занимаюсь этим вопросом с 2008 года.

– За все это время вашей такой гражданской осознанной деятельности, какой период вы бы выделили как наиболее тяжелый?

Когда Леонида Развозжаева похитили в Киеве, перевезли через границу и заставили признаться в организации массовых беспорядков, тут стало понятно, что игры кончились.

– Сейчас самый худший. С точки зрения эмоциональной, конечно, тяжело было, когда начались репрессии в связи с "Болотным делом", когда людей стали сажать ни за что, проходили массовые обыски. Но это потому, что все-таки не думали, что до такого власти дойдут. Предполагали, что будет авторитарный режим, но такой жестокости не ожидали. Когда Леонида Развозжаева похитили в Киеве, перевезли через границу и заставили признаться в организации массовых беспорядков, тут стало понятно, что игры кончились. Для меня это было одним из решений, почему нужно уезжать. И сейчас, я думаю, наихудшая ситуация. С одной стороны, мы имеем совершенно бутафорскую информационную политику режима, который изображает некие успехи, которых, на самом деле, нет. И кризис как социальный, так и экономический, в общем-то, всем очевиден. С другой стороны, не прекращаются и усиливаются репрессии против любого свободомыслия, против хоть какой-то критики властей в широком смысле, и добавляется к этому еще клерикализация, которая идет уже очень большими темпами. Так что, наверное, может быть, и хуже. Я в этом смысле оптимист. Но пока именно сейчас в России наихудшая ситуация для гражданской активности.

– Вы упомянули "Болотное дело". Я правильно понимаю, что вам тоже грозила перспектива стать его фигурантом?

– Да. Следственный комитет в рамках расследования второй части "Болотного дела" (подготовка и организация массовых беспорядков в регионах России) в декабре 2012 года приехал к нам в Воронеж, следственная группа провела обыски на квартирах коллег, у нас в офисе, в офисе другой организации "Демократический центр", изъяли массу материалов, сформулировали "проблемность". Их наибольшим образом интересовали люди, которые занимаются митингами, которые имеют отношение к иностранному финансированию. И это очень серьезно ограничило круг возможных лиц. Как-то очень не хотелось стать региональным подозреваемым в подготовке и организации массовых беспорядков, потому что похищение Развозжаева показывало, что власти настроены достаточно серьезно.

– Как я понимаю, вам тоже поступали какие-то угрозы, после чего вы приняли решение уже окончательно уехать?

Рассчитывать на какую-то защиту полиции не приходилось, там говорят: "А что вы хотели?! Вы поддерживаете геев"

– Да, было два эпизода. К несчастью, с обоими мы проиграли в российских судах. Первый эпизод связан с некими анонимными угрозами, поступавшими мне и моей семье. Мне угрожали. Мы думаем, что это связано с деятельностью моей жены. Она правозащитный адвокат. Она вела несколько дел, связанных с защитой жертв пыток в полиции. Почерк такой уж очень низовой, полицейский. А потом еще случился сюжет: мы поддержали и консультировали организаторов ЛГБТ пикета против закона о т. н. пропаганде гомосексуализма в январе 2013 года. Это был совершеннейший шабаш, когда националисты избили участников, сорвали пикет. И все это сопровождалось массовыми угрозами, публикацией личных данных. Стало понятно, что полиция не хочет ничего делать, даже делать вид, что пытается защитить людей от ультраправых. И рассчитывать на какую-то защиту полиции не приходилось, там говорят: "А что вы хотели?! Вы поддерживаете геев". Это было последней каплей. Кстати, организаторы этого пикета тоже уехали из России и получили политическое убежище.

​– Насколько тяжело вам с семьей дался этот отъезд и эмоционально, и бюрократически?

– Достаточно тяжело. Потому что в 2013 году я сменил 10 мест жительства в разных странах. Потом мы вроде как закрепились в Германии. Здесь достаточно серьезная языковая проблема. Возраст уже дает о себе знать. Я проучил год немецкий, но все равно он у меня на недостаточном уровне. А язык является важным, в том числе для моей активности здесь. Потому что отсутствие языке сильно ограничивает твои возможности как по сотрудничеству, так и по нахождению поддержки. Еще один из моментов, который потом только становится понятным: несмотря на уважение со стороны какой-то части коллег, которых ты знал давно, тебе приходится заново зарабатывать свою репутацию. Ты до 2013 года работал в России, если у тебя была репутация – хорошо, молодец. Тебя российские правозащитники уважают и ценят, а здесь тебе нужно заново начинать и сделать так, чтобы немецкое гражданское общество тебя тоже приняло, что наиболее сложно как в техническом плане, так и в эмоциональном.

– Сейчас насколько велик интерес немецкого гражданского общества к тому, что происходит в России?

– Интерес немецкого гражданского достаточно велик. Поэтому мы, собственно, более-менее успешно работаем. Помимо этого, есть интерес немецких властей, особенно после наглого вмешательства российских пропагандистов – например, этот сюжет с девочкой Лизой в Берлине. Здесь немецкие власти изменили свою позицию и уделяют больше внимания проблематике. Но понятно, что это требует постоянной работы в том направлении. Учитывая, что Германия находится в рамках кризиса с беженцами, то российская тема, конечно, не самая из популярных. Но тем не менее, конечно, Германия в этом смысле страна, где по России, если сравнивать с другими европейскими крупными странами, наверное, легче всего работать.

Я могу вернуться, когда политическая атмосфера изменится и будут гарантии, что меня не начнут преследовать по политическим мотивам

​– Ощущаете ли вы этот "кризис мигрантов" в Германии на себе? Насколько вам комфортно в Германии, в Европе?

– Не поверите, несмотря на то, что я живу в Берлине, буквально сегодня я отвез 20 кг детских вещей в центр беженцев. Коллега мне помогает. Но если бы я не знал о нем, я бы не сказал, что вообще это заметно. Другое дело, что я живу на Востоке Берлина. Здесь есть русский квартал, есть вьетнамский. Но в целом немецкое население доминирует. Этого здесь практически незаметно, несмотря на то, что в Берлине значительное число беженцев. Я не думаю, что для Германии это является проблемой. Проблема в том, что правые, популисты и неонацистские партии это используют. Скорее всего, одна из них пройдет на осенних выборах и в берлинский парламент, и в Бундестаг. А это очень печально, потому что это сильно изменит повестку в целом. Сейчас Меркель буквально на днях предложила согласованный закон об интеграции мигрантов, хороший закон, по сравнению с тем, что было. Но если политическая конфигурация изменится, понятно, что все повернется в другую сторону.

– Но вы в Германии просили политического убежища? Или вы на каких-то других основаниях там?

– Нет, я решил этого не делать. Потому что в тот момент, когда я уехал, здесь было очень жесткое законодательство, которое по факту остановило бы мою активность на несколько лет, наверное. В Германии был закон, который ограничивает передвижение даже по Германии. Например, если ты подаешь на убежище в Берлине, ты не можешь выезжать никуда за пределы Берлина без специального разрешения. Этот закон изменили в начале прошлого года. Я уже принял решение, что я другим путем пойду и постараюсь заполучить просто разрешение на пребывание, потому что я здесь работаю, плачу налоги.

– Вы видите для себя какие-то варианты, при которых вы вернетесь в Россию?

– Я знаю практику российских следственных органов. Если человек уехал до начала возбуждения дела, то они дело не возбуждают. Но проверять это мне не хочется, если честно. Кроме того, вести ту деятельность, которую я веду здесь без проблем, в России фактически невозможно. А это значит, привлекать к себе дополнительное внимание и следственных органов, и пропутинских каких-то структур, которые сейчас тоже активно на различных активистов давят. Я могу вернуться, когда политическая атмосфера изменится серьезным образом, и будут какие-то гарантии, что при пересечении границы меня немедленно не начнут преследовать по политическим мотивам, – заключает Алексей Козлов. 

Источник: svoboda.org