Нельзя не поразиться тому, как к выступлению Юрия Шевчука на встрече с премьером, состоявшейся на днях, отнеслись коллеги: за глаза его называют глупцом, наивным и даже не умеющим себя вести. С каких пор наивностью и глупостью считается неравнодушие?
Нельзя не поразиться тому, как к выступлению Юрия Шевчука на встрече с премьером, состоявшейся на днях, отнеслись коллеги: за глаза его называют глупцом, наивным и даже не умеющим себя вести. С каких пор наивностью и глупостью считается неравнодушие?
Что интересно, «критика глупца Шевчука» объединила представителей как охранительной идеологии, так и либеральной: одинаково «глупым» и «неуместным» разговор с властью о свободе считают и те, кому свободы не хватает, и те, кому кажется, что ее "и так слишком много". Во всей этой ситуации поражает, конечно, общий воинствующий рационализм творческих работников. Пришлось слышать, как даже самые неглупые из участников встречи восторгались не своевременностью вопросов, а тем, как срезал рок-музыканта премьер, назвав Юрой и вроде не узнав, кто он такой.
Советская власть всегда обвиняла интеллигенцию в том, что она «не знает жизни», «витает в облаках»; ее просили «спуститься с небес на землю», не быть наивными идеалистами. Вероятно, теперь интеллигенция решила избавиться, наконец, от векового комплекса наивности (обратной стороной которой является неспособность к лицемерию) и первая демонстрирует практическую хватку и знание жизни. Необходимость соответствовать формату — в данном случае формату встречи с премьером — привела в результате к тому, что даже гражданскую позицию принято отстаивать, не выходя за рамки специализации. Так, во время встречи с премьером музыкант Макаревич поднял вопрос о соблюдении прав домашних животных (он этим вопросом активно занимается), а Илья Лагутенко — о спасении уссурийских тигров. Диана Арбенина, в свою очередь, заговорила также о насущной проблеме: на борт самолета молодым матерям в России, оказывается, нельзя проносить сцеженное молоко: «Мне бы хотелось, чтобы в нашем законодательстве был более четкий пункт, касающийся именно этой жидкости, которая жизненно важна»,— четко закончила свое обращение к премьеру Арбенина.
На фоне этого сугубо профессионального разговора, тон которому задавала Чулпан Хаматова, со знанием дела говорившая о проблемах своего фонда, Юрий Шевчук действительно выглядел динозавром образца 1988 года: «У меня несколько вопросов. Первое — свобода. Слово такое. Свобода прессы, свобода информации, потому что то, что сейчас творится в стране,— это сословная страна, тысячелетняя». Тон речи Шевчука был ровно тем же, каким и всегда: это вызвало снисходительные усмешки более «опытных» коллег — они даже пытались скрасить шуткой патетический тон Шевчука.
В отношении темы, «о чем прилично и неприлично говорить с властью», в среде творческой элиты давно установилась странная негласная договоренность. О том, о чем знают и говорят между собой все присутствовавшие на встрече — в интервью, в блогах, на фуршетах и кухнях: о традиционно низком уровне свобод в России,— об этом говорить с властью почему-то считается неприличным. Уникальность этого негласного уговора в том, что он совершенно добровольный. Говорить о дефиците свободы «непродуктивно», «не принято», «некрасиво», «дурной тон», а также, по общему мнению, «незачем» — все равно это ничего не изменит. В связи с последней встречей «защитниками приличий» приводился еще более абсурдный аргумент: что, мол, стыдно использовать для политических заявлений заседание, посвященное теме больных детей. «Этот вечер был посвящен детям… надо уважать несчастных больных детей … Реальный разговор о помощи детям и пожилым людям им (сторонникам Шевчука».— «О») не интересен»,— обличает в своем блоге телеведущий Владимир Соловьев.
Абсурдность этой аргументации в том, что ведь, по сути, проблема с орфанными лекарствами, о которых говорила Хаматова премьеру, впрямую зависит именно от низкого уровня свободы в стране — экономической, законодательной и прочей — и вынуждает премьера в ручном режиме заниматься разрешением бюрократических заторов.
Исследователи тоталитарных обществ замечали, что внутри таковых всегда стихийно образуется группа людей, которая призывает не «раздражать власть протестами», «не злить ее», потому что «будет еще хуже». Между тем даже в советское время хорошим тоном среди интеллигенции считалось именно способность задавать власти «неприятные» и «неудобные» вопросы.
Но более всего удивительна, повторим, реакция коллег Шевчука на его выступление. Характерно высказался в этом смысле актер Евгений Гришковец в своем блоге: «Как бы свободно и дерзко ни говорил Шевчук с премьером, он все равно выглядел, как ходок, пришедший к Ленину. Как может умный человек обращаться к другому отдельному человеку с вопросом, а на самом деле с просьбой, о демократизации общества?!! Это же нелепость! Это же челобитная. Стыд и позор!»
Надо было дойти до определенной стадии «разгражданизации», чтобы называть наивным человека, который заговорил с властью на тему, которая, по идее, является фундаментальной для гражданского общества.
«Что печально? — продолжает Гришковец.— Шевчук сказал то, с чем я согласен, он произнес то, по поводу чего я сам переживаю, и то, что мне давно известно. Но сказал это так, что прозвучало это не смело, а просто дерзко. А дерзость — это всегда нечто сродни хулиганству».
Странное представление о приличиях.
…Критики Шевчука забывают о том, что «примирительная» позиция вредит более всего самой интеллигенции. Если она задает власти только милые, приятные и нетрудные вопросы, то у власти складывается впечатление, что у интеллигенции (которая, по выражению Петра Вяземского, "является термометром настроений общества") все хорошо, просто чудно, за исключением "отдельных недостатков". Если уж у самых свободных такое настроение, уверена власть, то в остальном обществе царят благоденствие и покой. Вообще же поражает на таких встречах именно мелочность и незначительность вопросов, задаваемых власти. Так, на прошлой встрече писателей с Путиным писатель Устинова подняла вопрос о том, что "Чехов труден для школьников и что его надо бы убрать из школьной программы": это, надо полагать, самая большая проблема, которая сегодня беспокоит общество. Разве кто-нибудь запрещает говорить о чем-либо более серьезном? Многие писатели, бывавшие на подобных встречах, признаются: им не о чем спрашивать премьера или президента. По-видимому, они говорят правду.
Именно от того, что интеллигенция перестала волноваться проблемами общества, у нее такой низкий рейтинг доверия и со стороны власти, и со стороны народа. Да и интеллигенция ли этот слой, разбалованный чесом во всевозможных антрепризах, умопомрачительными гонорарами на всевозможных корпоративах, богатыми подачками всевозможных фондов, участием в бессмысленных, но хорошо оплачиваемых сериалах? Кто, в конце концов, проведет границу между попсой от культуры и интеллигенцией?
Единственным, кто поддержал Шевчука на встрече, был Олег Басилашвили, продолживший череду "неприятных вопросов" и заговоривший о строительстве "Охта-центра". А актриса Лия Ахеджакова после беседы с премьером также призналась в интервью, что "поступила гадко, не поддержав Юру" (Шевчука): "Я просто себя проклинаю. За спиной все умеют говорить. А когда в лицо — это поступок очень высокого уровня". Актриса говорит, что у нее был ряд важных вопросов к Путину, в том числе о нерасследованных убийствах Маркелова, Бабуровой, Эстемировой…
Есть известный парадокс: нет ничего абстрактнее понятия "свобода" на уровне понятия, но в то же время нет и ничего конкретнее, когда это касается тебя лично. Для практического торжества свобод о них нужно хотя бы говорить вслух. Благодаря выступлению Шевчука рейтинги у слова "свобода" в блогах и СМИ на прошлой неделе зашкаливали. За одно это ему можно сказать спасибо.
По материалам: Огонёк.
Автор: Андрей Архангельский.