«Сошлись интересы властей, «Маяка» и ФСБ» Надежда Кутепова – о том, как в России становятся иностранными агентами и политическими эмигрантами

Уральская правозащитница, руководитель организации «Планета надежд» Надежда Кутепова родилась и выросла в Озерске. Ее бабушка работала с «отцом» атомной бомбы Игорем Курчатовым и умерла от рака. Отец был ликвидатором аварии, произошедшей на ПО «Маяк» в 1957 году, и скончался в страшных мучениях от рака, когда Надежде было 12 лет. Около 16 лет Надежда Кутепова в память о своих родных боролась за права людей, пострадавших от радиационной катастрофы, на ее счету – сотни судебных процессов, побед и поражений в борьбе с системой.

Уральская правозащитница, руководитель организации «Планета надежд» Надежда Кутепова родилась и выросла в Озерске. Ее бабушка работала с «отцом» атомной бомбы Игорем Курчатовым и умерла от рака. Отец был ликвидатором аварии, произошедшей на ПО «Маяк» в 1957 году, и скончался в страшных мучениях от рака, когда Надежде было 12 лет. Около 16 лет Надежда Кутепова в память о своих родных боролась за права людей, пострадавших от радиационной катастрофы, на ее счету – сотни судебных процессов, побед и поражений в борьбе с системой. В прошлом году организацию «Планета надежд» признали иностранным агентом, саму Надежду в репортажах телеканала «Россия» обвинили в промышленном шпионаже. Кутепова вместе с четырьмя своими детьми бежала во Францию. На днях семья правозащитницы получила политическое убежище. 

– Надежда, летом 2015 года вы покинули Россию. Вам действительно грозила опасность?

– Я посчитала, что да. Впервые за 16 лет работы нашей организации в Озерске преследование приобрело угрожающий характер. Вообще надо сказать, что такая риторика – о шпионстве, ЦРУ и так далее – всегда ходила пограничным рубежом вокруг нашей деятельности, правда, тон был шутливый. Озерск – это закрытый город, всех жителей с раннего детства инструктировали, что нельзя рассказывать, откуда ты, кто твои родители. Это часть менталитета, такая обыденная для Озерска специфика. И мы, «Планета надежд», относились к этому по принципу – собака лает, караван идет. 

За 16 лет, помимо последних событий, у нас были две волны преследований. 

В 2004 году я решила организовать полномасштабное социологическое исследование, пригласила специалистов Российского академии наук. Целью было изучение элит ЗАТО, их представлений о будущем города и особенностей менталитета жителей Озерска. Тогда разразился скандал, наших социологов вызвали в ФСБ и в конце концов вынесли представление РАН о том, что данное исследование запрещено и представляет угрозу безопасности страны. В СМИ тогда было много публикаций – «ЦРУшница Надя» и так далее в таком духе. Никаких обвинений нам предъявлено не было (хотя налоговую проверку тогда у нас инициировали). Постепенно все сошло на нет. 

Вторая волна была в 2008-2009 годах, когда впервые в России именно нашей организации были предъявлены претензии в неуплате налога на прибыль. Налоговая инспекция тогда сложила все наши деньги за последние три года, в том числе уплаченные налоги, и объявила их прибылью, насчитав более 1 млн рублей налога на прибыль. Была попытка возбудить в отношении меня уголовное дело о неуплате налогов. Мы сопротивлялись отчаянно, судились два года в арбитражном суде. Пока шел этот процесс, на меня пытались оказывать давление со всех сторон: проводили обыски в офисе, приходили в детский сад, приходили в роддом ко мне, когда я родила четвертого ребенка, блокировали счета, караулили у подъезда. Но так уж получается, что противостояние государству – это часть жизни общественной организации, просто ты знаешь свои права и отсеиваешь их законным путем. 

– А столкновения с ФСБ были? 

– Был инцидент в 2009 году, когда в Челябинскую область приезжали зарубежные журналисты (а мы всегда помогали СМИ, консультировали, оказывали поддержку). Водителя, который возил нас с журналистами, тогда вызвали к участковому, там были представили ФСБ, которые задавали ему разные вопросы. Может, это был акт устрашения такой. Мы тогда направили запрос – ведется ли в отношении нашей организации оперативно-розыскная деятельность. И у меня сохранился ответ от начальника городского отдела ФСБ Озерска Александра Калинина (позже он станет главой города), в котором нам написали, что ни я, ни наша организация не представляем интереса для ФСБ РФ. Был в моем запросе вопрос и том, есть ли к нам претензии по взаимодействию со СМИ, в том числе с иностранными. Но нет, ответили: претензий нет. 

Каких-то серьезных конфликтов с властями и ФСБ у нас не было. 

Поэтому позже, в 2015 году, мы, наивные, не верили, что нас могут признать иностранными агентами. 

Потому что мы считали, что наша деятельность абсолютно законна и прозрачна, а наша организация чрезвычайно важна и полезна для региона, что мы прикрываем правительство Челябинской области и «Росатом» перед жителями. Меня привлекали к множеству сложных дел по этой тематике. В последние пять лет я была советником уполномоченного по правам человека в Челябинской области. 

Но год назад, 15 апреля, Минюст внес нас в перечень организаций, выполняющих функцию иностранного агента. Об этом я узнала из сообщений СМИ. 

– Как Минюст обосновал свое решение?

– Министерство юстиций заявило, что мы занимались политической деятельностью, признав таковой информацию, которая пришла к ним из Роскомнадзора. Это четыре публикации в интернете. Первая – о моем участии в заседании Общественной палаты в качестве советника уполномоченного по правам человека в Челябинской области по вопросу соблюдения конституционных прав граждан ЗАТО. Вторая – об участии в заседании, которое проводил уже новый губернатор Челябинской области Борис Дубровский с представителями общественных организаций, где я делала доклад о правах человека в закрытых городах. Третье и четвертое – публикации в интернете, в которых я выражала свое мнение. Одна из них – статья на сайте организации «Правосознание» по поводу применения статьи 42 Конституции РФ, это статья о правах граждан на здоровую окружающую среду и компенсацию в случае ее нарушения. В публикации я критиковала суды Челябинской области, которые в последние 20 лет 80% решений выносили не в пользу граждан, которые пострадали от аварии на ПО «Маяк». Очень сильно я прошлась по ним в этой статье. Последняя публикация – это мое интервью на сайте экологической организации «Беллона», оно называлось «Смерть внучки ликвидатора». Я рассказывала о делах, которые вела наша организация, о том, что суды неверно применяют закон, предпочитают ссылаться на правовые пробелы, которые не являются их проблемой. 

Все это вкупе Минюст посчитал политической деятельностью. А поскольку у нас было иностранное финансирование, то нас объявили иностранными агентами.

– Расскажите про иностранное финансирование. 

– Это вопрос, который всех очень сильно волнует в России и трактуется сегодня как самое страшное преступление. С 2001 года мы начали подавать заявки на получение грантов, и за последние 15 лет мы получали поддержку из Канады, Нидерландов, Германии, США. Мы регулярно отчитывались, платили огромные налоги (20% от пришедших денег), и все это не противоречило действиями самого государства. Именно на иностранные деньги свою систему безопасности создали закрытые города и атомные предприятия – в рамках международной программы по ядерному нераспространению и программы строительства объектов физической защиты для предприятий ядерного комплекса. Надо вспомнить, какой бардак творился в 90-е годы, сколько ядерных источников и установок было потеряно. И именно при помощи иностранных денег, так как своих не было, возводились объекты защиты. 

В Озерске на деньги США было построено хранилище делящихся материалов, и если бы не было американских денег, то его не построили бы никогда. (ХДМ предназначено для хранения 400 тонн урана и плутония, стоимость – более 40 млн долларов, половину из которых выделили США, – прим. ред.). Кроме того, есть программа ВОУ-НОУ (высокообогащённый уран – низкообогащённый уран, межправительственное соглашение между РФ и США – прим. ред.), по которой деньги получают бывшие работники оружейного ядерного комплекса России. По указу президента РФ, люди, которые принимали непосредственное участие в создании ядерного комплекса страны, получают право на дополнительное материальное обеспечение. Проще говоря, пенсия этих людей на сегодня составляет 45-50 тыс. рублей. Таких людей в закрытых городах очень много. И это тоже американские деньги. 

Когда мы обращались в американские фонды за поддержкой нашего проекта – общественной приемной по правам человека в ЗАТО Озерск, – мы следовали позиции государства.

Государство активно сотрудничало с США в вопросах защиты и безопасности. А мы, собственно, собирались защищать права граждан. Поэтому жители закрытых городов должны быть благодарны американцам – они до сих пор живут в том числе и за счет денег США. 

– Как развивалась ситуация с Минюстом?

– 26 мая 2015 года состоялся судебный процесс: Минюст направил в мировой суд Озерска протокол о том, что мы сами себя не поставили на учет как иностранных агентов, и потребовал оштрафовать нас за административное правонарушение. Но, поскольку я – мать четверых детей, то последние 10 дней мая я никогда не бывала в Озерске – мои дети учились в разных городах, и я уезжала к ним, так как заканчивался учебный год. Об этом я поставила в известность судью, но он не счел необходимым переносить судебное заседание. Суд вынес решение о наложении штрафа, а на следующий день на телеканале «Россия» вышел репортаж, в котором нас обвинили в промышленном шпионаже. 

Всю информацию – решение суда и репортаж на центральном канале – мы направили в международную правозащитную организацию Amnesty International и в Федерацию прав человека (FIDH) во Франции (это обычная для общественных организаций практика, мониторинг нарушений прав человека). Через несколько дней со мной связались эксперты, которые сказали, что, по их мнению, репортаж – это подготовка общественного мнения перед шпионским процессом. Мне посоветовали очень серьезно отнестись к происходящему (хотя, признаюсь, сомнения у меня сначала были) и подумать о том, чтобы уехать на некоторое время. Это было начало июня. Я не готова была никуда ехать. 

В конце июня вышел репортаж о нежелательных организациях в России. Потенциальным кандидатом в этот список был назван Национальный фонд в поддержку демократии (NED, США), который оказывал помощь и нашей общественной приемной по правам человека. А для того, чтобы продемонстрировать его негативную деятельность в России, показали репортаж о нашей организации, где нас опять назвали промышленными шпионами, которые работают на деньги США. 

– Как-то не очень понятно, почему именно промышленный шпионаж? 

– Я не знаю, почему. Это надо спросить у автора репортажа Скабеевой, который вышел на канале «Россия 24». В праве есть такая вещь, как выражение мнения, и, если бы журналист сказала, что ей показалось, – это было бы одно, но она представила это как факт. И это совершенно другое. Вообще, я думаю, что она просто перепутала госизмену со шпионажем. 

В это же время мы получили текст решения суда, в котором написано, что деятельность нашей организации противоречит интересам безопасности РФ. Эта фраза – часть состава преступления по статье 275 УК РФ «Государственная измена». 

То есть, если решение суда вступило в законную силу, следователь просто берет это решение и вкладывает в уголовное дело как доказанный факт. 

Плюс ко всему на одном из каналов вышел фильм «Ядерное сердце России», в котором было показано интервью с главой Озерска, бывшим начальником отдела ФСБ Александром Калининым. В фильме прозвучали совершенно ужасные вещи: что я закрыла ядерный реактор, я планировала цветную революцию в Озерске, хотела создать социальный хаос и разрушить ядерный щит. Много обвинений. Этот фильм надо показывать как образец пропаганды, факты в этом фильме извращены на тысячу процентов. 

Посмотрев на все происходящее, я поняла, что дело серьезное. Обратилась к адвокату Ивану Павлову (защищал Светлану Давыдову по делу о госизмене), направила информацию в правозащитные организации. И коллегиально они сказали, что нужно немедленно уехать из страны, поскольку, по общему мнению, уголовное дело о госизмене в отношении меня ждало только вступления в силу судебного решения о штрафе (на тот момент мы только подали апелляцию).

На следующий день я собрала членов нашей организации, на общем собрании было принято решение о ликвидации «Планеты надежд». Это было очень тяжелое решение. Мы все ревели. 

А 27 июня по телевидению начал идти анонс программы «Специальный корреспондент», где зрителями обещали раскрыть всех агентов, которые работают в закрытых городах и разваливают ядерный щит страны. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, про кого они говорили. 2 июля эта программа вышла, в ней показали большой сюжет про нас – показали Озерск, мой дом, подъезд, номер моей квартиры. В этом же сюжете был пропагандистский момент – показывают старый реактор, и музейный работник говорит, что это святая святых, пульт управления реактором. Да, это святая святых, но 70-летней давности, это первый реактор, который закрыт и сейчас фактически является музейной экспозицией. Но люди неискушенные действительно могут подумать, что шпионы пробрались и крадут какие-то секреты. 

Я позвонила адвокату, и он сказал немедленно уезжать. Это было 2 июля, 6 июля я уехала с детьми из Озерска, 7-го мы вылетели из Екатеринбурга в Париж через Стамбул. 

– Как дети восприняли это? Какого они возраста? 

– Моим детям от 7 до 22 лет. И восприняли они отъезд по-разному. Взрослый сын понимает, что меня преследуют за правозащитную деятельность. Младшие испугались, что по телевизору показали дверь нашей квартиры, да еще и сверстники начали спрашивать: твоя мать агент? Но это было лето, про убежище никто тогда и не думал, я не хотела, чтобы у детей было чувство страха, поэтому для них это выглядело больше, наверное, как приключение. 

Для меня отъезд был осознанным решением – нужно было спасаться от обвинения в госизмене, шпионаже и от тюремного заключения. 

Но я такой человек, что не сдаюсь, если нарушаются мои права, если происходит несправедливость. Перед отъездом, 6 июля утром, я отправила запрос в прокуратуры Озерска, Челябинской области, Московской области, генпрокуратуру и уполномоченному по правам человека в РФ. В запросе я написала, что на госканале вышла информация о том, что организация «Планета надежд» занимается промышленным шпионажем, и в связи с этим просила сообщить мне, имеются ли оперативно-розыскные данные о том, что кто-либо из членов организации занимается такой деятельностью. У меня была такая же цель, как и в 2009 году, когда я направляла запрос в ФСБ. Если они ошиблись, если исполнители перегнули с пропагандой, то по закону должны были прислать письмо с той же фразой – претензий к вам нет. 

– Почему вы решили ехать в Париж?

– Тут находятся Amnesty International и Федерация прав человека, которые сказали мне: приезжай, что делать дальше – посмотрим. Никаких средств у меня с собой не было, жить нам было негде. Билеты были куплены правозащитной организацией по линии программы защиты прав правозащитников. 

– Вы сразу думали о политическом убежище?

– Нет, что вы. Когда я приехала, на консультациях с правозащитниками я сразу сказала, что просить политического убежища не буду, что я жду ответа из органов прокуратуры. Если пришлют ответ, что претензий нет, то к сентябрю месяцу мы вернемся в Россию. 

– Где вы жили?

– Жить было негде. В Париже жили у одного из авторов фильма, который снимали о нашей организации в 2011 году. Потом нас отправили в Голландию к людям, которые согласились нас принять, затем – в Бельгию. Для людей, которые ищут убежища, такие перемещения невозможны. Фактически на тот момент это был туризм. В сентябре пришел первый ответ – из прокуратуры Озерска, где было написано, что в возбуждении уголовного дела в отношении Скабеевой отказано. А по поводу моего вопроса об оперативно-розыскных мероприятий была написана фраза, которая вообще к вопросу не имела отношения: «в случае, если вы не согласны с действием/бездействием, обжалуйте в суд». Ответа на вопрос не было.

[Париж, декабрь 2015 года. Очередной переезд] Париж, декабрь 2015 года. Очередной переезд

Ближе к концу сентября, когда подходил к концу срок 90-дневного пребывания по визе, правозащитники сказали, что нужно принимать решение, ответа не поступило, но были косвенные сведения, указывающие на то, что какие-то движения против меня продолжаются. 

– Например?

– Первое – это события в Ленинградской области. В городе Сосновый бор проходили общественные слушания, где депутат Госдумы Никитчук, выступая перед присутствующими, в упрек местным экологам сказал, что в Челябинской области тоже были организации, которые активно выступали, а потом их признали агентами, и сейчас идет дело о шпионаже. Второе – это то, что представители сайта «Беллона» готовили статью о нас и позвонили в ФСБ Москвы, а там им сказали, что расследование продолжается. А какое расследование и о чем оно, никто не уточнил. 

– Вы до сих пор не знаете, что за расследование?

– Не знаю. Никто не подтвердил и не опроверг, есть какое-то расследование или нет. Сейчас мы ждем, что у нас вылезет в процессе по шпионажу – по иску к телеканалу «Россия».

К концу сентября стало ясно, что выхода нет, возвращаться нельзя. Поэтому 2 октября 2015 года я попросила убежища во Франции для себя и своих детей. 

– Это длительная процедура. У вас достаточно быстро все разрешилось.

– Есть два вида убежища – территориальное, когда в случае военных действий люди бегут и им дают убежище на год, и есть политическое – на 10 лет. Я попросила политического, поскольку считаю, что власти РФ преследуют меня за деятельность правозащитной организации. Это было сложное для меня решение: ты понимаешь, что пути назад нет, что ты делаешь шаг в неизвестность. 

Что касается процедуры, то большой отпечаток наложил мигрантский кризис – огромное количество людей, очереди. Опять же система не линейна – нужно пройти кучу разных ведомств, тут – ждать три недели, там – прийти в пять утра и занять очередь с номером на руке, заполнить досье со всеми документами, которые ты привез из России, изложив всю свою историю. Один из последних этапов – собеседование. Приглашение на него мне пришло через пять месяцев после подачи документов. После него решение было принято действительно быстро. Некоторые другие люди ждут дольше. Но в отличие в том, что мой случай был очевиден, о нем много писали в прессе, причем не только о том, что происходило сейчас, но и раньше. Все фильмы и интервью, которые были сделаны еще до нашего отъезда во Францию, подтверждали то, чем мы занимались. Кроме того, было решение Озерского суда – и нужно спрашивать судью Мукина, почему он посчитал, что наша деятельность угрожает безопасности РФ. Это он написал, не мы. 

Дальше жить нам было негде. Нас перевозили из одного места в другое, друзья, друзья друзей. Восемь раз мы переезжали. 

Самый длительный срок нашего проживания в одном месте – три месяца. Нас поставили в очередь в центр содержания мигрантов, но мест там не было. 

В этих очередях я вдруг увидела, что у мигрантов вообще отсутствует солидарность. Люди были из самых разных стран – Африка, Индия, Филиппины, Сирия, Чечня. Все говорят на разных языках, в очередях возникают конфликты. Мне это было дико, я смотрела и думала: как так можно? Мы же все в одном положении. Нет, лезут вперед, друг на друга наступают, детей толкают, кричат. Ужасно. 

Надо сказать, что на моей стороны были правозащитники, которые написали много писем, жалобу в ООН, в ЕС, в различные политические партии. Ко мне обратились французские «зеленые», депутаты Европарламента от «зеленых». Я встречалась с ними, рассказывала о ситуации, о проблемах «Маяка», о пострадавших, о Тече, о том, что ситуация по-прежнему требует вмешательства мирового сообщества. Мне было легче, просто потому что я чувствовала плечо соратников, чувствовала, что то, что я делала раньше, теперь мне помогает. Все вернулось мне поддержкой от людей, которых я даже не знала. 

– Но нужно же было на что-то жить…

– Мы приехали абсолютно без денег, у меня в кошельке было 10 евро. В интернете создали такой общий горшок, и нам присылали деньги. До февраля месяца мы жили только за счет того, что присылали люди. Чтобы у людей не создавалось ложного впечатления, что я приехала и живу тут припеваючи, я скажу, что в день у нас выходило 20 евро – это был средний наш бюджет, мы покупали продукты в магазинах для бедных. Наши друзья познакомили нас с РПЦ за рубежом, которая собирала для нас одежду, потому что мы приехали с летними вещами и не были готовы к зиме. 

Потом, когда друзья уже не смогли нас принимать, мы объявили себя бездомными. Тут есть такая процедура. Дали место в далекой социальной гостинице, в трех часах езды от нашей школы. Это была маленькая комната, в которой одни кровати, запрещено готовить, что очень сильно осложняло жизнь, так как покупать готовую еду – значительно дороже. Это было в декабре. А в январе подошла наша очередь в центр содержания мигрантов, где мы сейчас и находимся. Правда, право на пребывание там у нас уже закончилось – с момента получения убежища, теперь мы переходим под другое ведомство, которое курирует политических беженцев, и вроде бы будут какие-то другие варианты с жильем. 

– Надежда, в России не только ваша организация была признана иностранным агентом, но именно на вас оказывалось огромное давление. Как вы думаете, с чем это связано? «Маяк» и «Росатом» простимулировали? Или другие заинтересованные структуры были?

– Я думаю, тут произошел симбиоз – «Маяк», «Росатом», руководство Челябинской области и ФСБ. Почему? В нашем лице эти организации впервые столкнулись с сопротивлением в вопросе защиты интересов жителей Озерска и людей, проживающих на загрязненных территориях. И эти структуры объединились. В области сменился губернатор. Сергей Кириенко полностью отошел от какого-либо контроля за взаимодействием «Росатома» с общественными организациями. 

– Расскажите о примерах вашего противостояния. 

– В случае с ФСБ (не в целом, а с озерским отделом) это противодействие полному беспределу в организации режима въезда на территорию Озерска. С 2000 года мы добивались полной прозрачности, законности принятия решений о въезде. Раньше это происходило так: человек, который хочет, чтобы к нему приехали родственники, приходит в режимный объект, пишет заявление, потом приходит через две недели и на доске маленькими буквами написано – разрешить или запретить. Никакого объяснения причины, никаких бумаг. Мы были первыми, кто стал добиваться письменных обоснований отказов и обжаловали их в суде. 

Еще один не замеченный феномен. В 1993 году был подписан закон о ЗАТО, в 1994 году ЗАТО были нанесены на карту и получили современные названия. А в 1996 году вышло постановление об определении особого режима, и в нем определен порядок – кто может въезжать и т. д. Одним из пунктов этого постановления было то, что всем, кто въезжал в ЗАТО и кто проживал в нем, должен оформляться допуск к гостайне. На этот документ как-то долго никто не обращал внимания. И как-то в одном из судебных процессов мне сказали: а у нас в городе у всех допуск к гостайне, и у вас тоже. Я очень удивилась, я была абсолютно не в курсе. Отправила запрос, на который пришел ответ, что в возрасте 18 лет мне был оформлен допуск к гостайне третьей группы. Я обомлела. Гостайна – это дело добровольное и открытое, как могут вам допуск к гостайне без вас оформить? Кроме того, гостайна связана только с трудовыми отношениями. И за это полагается доплата. А тут получается, что из 100 тыс. жителей Озерска около 70 процентов имеют допуск к гостайне?! Я написала конституционно-правовой анализ этого нормативного акта, указав, какой его пункт противоречит законодательству РФ, вручила пакет документов Сергею Кириенко в один из его приездов. Но процесс выглядел совершенно безнадёжным. И каково же было мое удивление, когда в 2013 году были внесены изменения в постановление и пункт по допуску к гостайне был полностью исключен. 

[Встреча с Сергеем Кириенко] Встреча с Сергеем Кириенко

Еще была громкая история, которую нам постоянно ставят в укор, но тем не менее это было нарушение прав человека, касающаяся осужденных жителей ЗАТО, которых после освобождения запретили пускать в закрытые города (им как раз и не могли оформить допуск к гостайне). Это была очень сложная тема. С одной стороны, жители ЗАТО привыкли чувствовать себя особыми – есть мы и есть остальной мир, и преступные элементы нам тут не нужны. Но поверьте мне, когда к нам начали приходить матери, то выяснилось, что в Озерске очень много людей, причем из элиты, имеют детей, которые были осуждены. От сумы и тюрьмы не стоит зарекаться. 

Куда было деваться всем этим людям, вернувшимся из тюрем? Жилье у них в Озерске, и они начали селиться на территории садовых участков и дач, которые окружают город. Там повысился уровень преступности. Были попытки нелегального провоза этих людей в город. 

И мы начали выигрывать эти дела. В 2011 году одно из таких дел – Карпачев-Карпачева против России – было направлено в Европейский суд, и мы выиграли его. С той поры проблема снялась. ФСБ проверяет вернувшихся из заключения людей, дает им пропуск на три месяца, но такого, чтобы люди не могли вернуться к единственному месту своего проживания, больше нет. Это был один из наших первых конфликтов с ФСБ, он был не прямой, а через заявителей. Именно в тот момент городским отделом ФСБ руководил Калинин.

– И тут они решили под шумок от вас избавиться…

– У нас маленькая организация, пять человек, и, по их мнению, тот круг вопросов, в который мы лезем, нас не касается. Получилось, что степень нашего влияния на процессы была не пропорциональна размерам нашей организации. Это произошло не потому, что мы такие смелые, – просто в ЗАТО оказалось все очень запущено. Терпеть это все было нельзя. Неслучайно я хотела изучать менталитет жителей закрытых городов – я хотела понять, насколько безответными и бесправными можно оставаться в такой ситуации. Насколько можно запугать людей в третьем поколении, что уже когда законодательство четко прописывает, что есть гостайна, а что нет, люди приходят и спрашивают: «Разве можно нам обращаться в ЕСПЧ, мы же из закрытого города?» 

Что надо было сделать с менталитетом людей как с обществом, чтобы они стали такими? Но, как видите, я попала в точку – ФСБ посчитала, что это грозит интересам безопасности. 

И потом. Тот, кто владеет режимом, тот владеет городом. Это такой вид коррупции в закрытых городах. Тот, кто владеет режимом, решает, какие коммерсанты будут работать в городе, какие торговые сети туда зайдут. И эта несправедливость весьма очевидна для людей. Потому что если у тебя есть родственники в этих структурах, то никаких проблем с въездом у тебя не будет. Телефонное право, по-прежнему, существует.

Но, стоит отметить, что к 2015 году мы практически по всем режимно-пропускным вопросам договорились. По сравнению с другими ЗАТО Озерск стал прогрессивным городом. 

– А с «Маяком» и «Росатомом» как отношения складывались?

– Они были недовольны нашей деятельностью в Челябинской области и на Урале в целом. Наши дела, пусть даже и проигранные, получали большой общественный резонанс. Мы боролись за права людей на компенсации и льготы. Замечу: «Росатом» не несет финансовой ответственности за то, что сделано в Советском союзе. Выплаты идут из бюджета РФ. И, конечно, бюджет не хотел бы дополнительных нагрузок. Поэтому очень удачно они договорились: «Росатом» создает на местах ситуации, когда люди не могут добиться соцвыплат, а бюджет не несет нагрузку. 

Приведу пример. «Маяковцы», как и чернобыльцы, получают ежегодные выплаты на питание и оздоровление. Эта выплата имеет цифровое обозначение и должна индексироваться в соответствие с уровнем инфляции. Но с 2000 по 2004 год эти выплаты не индексировались. Однажды это обнаружили чернобыльцы, которые в разных регионах страны начали обращаться в суды. Суды подтвердили правоту людей, им начали индексировать выплату. Пересчитывали сумму. Плюс начисляли выплату долга, который образовался за эти годы, – от 10 до 60 тыс. рублей. Процесс докатился до Челябинской области, и наши «маяковцы» тоже начали обращаться в суды. Поначалу таких исков было немного – один-два в день. Но сработало «сарафанное радио», и обращения в суды приняли массовый характер – доходило до ста исков в день. И если первоначально суды выносили решения в пользу граждан, то потом неожиданно для себя государство обнаружило, что таких людей, оказывается, огромное количество. Я уж не знаю, какой сигнал поступил сверху, но, со слов судей Озерского и Кунашаксого судов, их вызвал председатель областного суда Федор Вяткин и дал указание выносить отказные решения. Был примерно двухнедельный перерыв в процессах, а потом люди начали получать отказные решения. И это был шок. Потому что я сравнивала два решения по делам людей из одной деревни и видела, что тексты решений абсолютно одинаковы – только в конце у одного написано «удовлетворить», а у другого – «отказать». Люди приходили и плакали – у одного выплата осталась 300 рублей, а другого – 1200 рублей плюс пересчет в 30 тыс. рублей. 

В тот момент куда мы только не обращались, писали в Верховный суд. 

Для меня это было показательным моментом, когда теряется вера в справедливость, – как «Росатом» с государством и системой все это делают. 

А взять дело внутриутробных ликвидаторов – детей тех женщин, которые были беременны, когда принимали участие в ликвидации последствий аварии. Позиция Конституционного суда была высказана такая – да, такая категория есть, но пусть федеральный законодатель решает, вносить или нет этих людей в закон. 

– Много было таких людей?

– Немного. Некоторые женщины умерли, детей их найти невозможно. Но, по подсчетам через отдел кадров «Маяка» и через организации, занимающиеся здоровьем, было больше 2 тыс. человек. Если мы берем вместе реку Теча и 1957 год. Мы исчерпали все возможности, пытаясь им помочь. Мы, как и сказал Конституционный суд, обращались к федеральному законодателю, мы участвовали в заседаниях рабочих групп, писали изменения в закон. Но воз и ныне там. Денег нет, в Госдуме сидят лоббисты «Росатома», которые заявляют, что никаких новых жертв появляться не должно.  

– А победы были?

– Конечно, и даже много. Самый благоприятный период работы у нас был в 2010-2014 годах. Когда губернатором был Михаил Юревич, а руководителем министерства соцотношений была Ирина Гехт. Они понимали, что такое авария на ПО «Маяк», что такое радиационное загрязнение и что есть люди, которые пострадали от этого. В тот период было выиграно много судебных процессов в пользу людей. 

[С бывшим уполномоченным по правам человека в Челябинской области Алексеем Севастьяновым] С бывшим уполномоченным по правам человека в Челябинской области Алексеем Севастьяновым

Была положительная тенденция с обеспечением жильем – одна из льгот, которую имеют ликвидаторы и эвакуированные с загрязненных территорий. За последние годы очередь сильно продвинулась, люди смогли получить жилье. 

– Наверное, все это очень жалко было оставлять. 

– «Планета надежд» продолжит свою деятельность, мы приостановили процесс ликвидации. Нашлись деньги на работу организации – это компенсация моей мамы в 2 тыс. евро. В прошлом году, когда я уже была здесь, Европейский суд вынес решение по делу моей мамы – Гаева – против России. Началось оно с того, что в 2004 году моя мама пришла ко мне и сказала, что ее подруга, муж которой скончался, получила статус вдовы ликвидатора и дополнительную компенсацию. Наш папа умер в 1985 году. Я спросила маму: сколько? 92 рубля. «Мам, ну ты смеешься?», – сказала я тогда. Но мама тогда настояла – «ты всех защищаешь, защити и меня». Мы судились два года, у нас было три судебных процесса с органами соцзащиты. Маме в итоге дали удостоверение вдовы ликвидатора и начали платить эту компенсацию. Но ПО «Маяк», которое было третьим лицом по делу и, конечно же, знало, что это моя мама, подало надзорную жалобу, и президиум Челябинского облсуда отменил решение, указав, что моя мама была молодая, работала и получала зарплату, а значит, не была на иждивении моего отца и компенсация ей не положена. Это был удар для мамы. На почве потери веры в справедливость она сошла с ума. Ее положили в психиатрическую клинику, а через год она умерла у меня на руках. Но я знала, что это нарушение прав человека, и в 2009 году я подала в ЕСПЧ жалобу. 

Также я задала вопрос представителю «Маяка», а город маленький, все друг друга знают: что это было? Это была месть? 

На что мне ответили, что они не хотели создавать прецедент, и если бы моя мама, ставшая вдовой за 8 лет до принятия закона, получила компенсацию, то и другие вдовы тоже смогли бы это сделать. У меня, честно говоря, волосы встали дыбом от такого цинизма. Устраивать такое из-за 92 рублей?! Сколько этих вдов осталось… 100 человек? И деньги это не «Маяка». 

В общем в ЕСПЧ мы выиграли в прошлом году. Но маму уже не вернешь. Сестра, которая была представителем по делу сказала, что отдаст эти 2 тыс. евро мне, а я потрачу их на работу нашего офиса в Озерске. «Планете надежд» этой суммы хватит на год работы. 

– Поделитесь планами, чем будете заниматься во Франции? 

– За последние дни мне написало очень большое количество людей, это были поздравления и просьбы не бросать их. Я хочу продолжить свою деятельность, у меня есть предложения о работе от международных правозащитных организаций. Но, возможно, я буду работать самостоятельно. От нас лежит жалоба в ЕСПЧ по поводу признания «Планеты надежд» иностранными агентами. Наш иск к телеканалу «Россия» и Скабеевой по поводу обвинения в промышленном шпионаже 21 апреля будет рассматриваться в Савеловском суде Москвы. 

В планах – продолжать помогать людям, помогать писать жалобы, работать дистанционно, добиваться того, чтобы река Теча была закрыта, четыре деревни были выселены. Я родилась и выросла в Челябинской области, это моя родина, но я считаю, что любовь к «Росатому» и «Маяку» ничего общего с патриотизмом не имеет. Оказалось, что моя история вдохновила многих людей, которые именно теперь готовы бороться за свои права. 

Источник: znak.com