Ровно четыре года назад состоялся «Марш миллионов», давший начало «болотному делу», по которому прошло более 30 человек: 16 из них получили различные сроки, 8 до сих пор находятся под арестом либо отбывают срок в колонии. Юлия Гусарова и Анна Карпова встретились с освободившимися «узниками Болотной», узнали о профилактических мерах, примененных властями во избежание новых волн протеста, выяснили, почему демотивированные адвокаты хуже, чем следователи-карьеристы, и сыграли с ними в «Сопротивление» — карточную игру о революционерах и агентах спецслужб

Ровно четыре года назад состоялся «Марш миллионов», давший начало «болотному делу», по которому прошло более 30 человек: 16 из них получили различные сроки, 8 до сих пор находятся под арестом либо отбывают срок в колонии. Юлия Гусарова и Анна Карпова встретились с освободившимися «узниками Болотной», узнали о профилактических мерах, примененных властями во избежание новых волн протеста, выяснили, почему демотивированные адвокаты хуже, чем следователи-карьеристы, и сыграли с ними в «Сопротивление» — карточную игру о революционерах и агентах спецслужб

На кухне кипит чайник, два кота смотрят из своих укрытий на непривычное скопление людей за столом. Полихович шлепает на стол карты «Сопротивления» и объясняет, как играть. Принцип такой же, как у «Мафии», только вместо горожан — участники ячейки сопротивления (синие карточки), а вместо мафии — сотрудники спецслужб (красные). «Менты», как и мафиози в «Мафии», играют в меньшинстве (скажем, на шесть игроков — две красные карточки), их задача — анонимно проваливать миссии революционеров, которым, в свою очередь, нужно вычислять «ментов» и избегать их в наборе команды на очередную дерзкую вылазку.

Игра «Сопротивление» была выбрана нами неспроста: ее сценарий — словно «Марш миллионов» глазами некоторых силовиков, которые в 2012-м работали на Болотной: по тогдашним заверениям части допрошенных омоновцев, люди шли на марш, чтобы взять штурмом Кремль. «На половине показаний омоновцы с пеной у рта говорили: “Они шли на Кремль! Я слышал!” Следак буквально брал их за ручки и успокаивал: “Все позади, они не дошли, все хорошо!”» — говорит Полихович. Он вспоминает, что 6 мая собирался немного постоять на Болотной и поехать на дачу, но в итоге его зажали, и он от митингующих же неоднократно получил флагштоком по голове, а потом еще и сел в тюрьму.

Pussy Riot после колонии стали мировыми звездами, мелькающими на обложках журналов, и подругами Мадонны. Меж тем жизнь освободившихся «узников Болотной», которые пьют с нами чай, скажем так, не рок-н-ролл. Некоторые не могут трудоустроиться по специальности, другие, чтобы держаться на плаву, расплывчато говорят: «Что я только не делаю», — ни тебе госдеповских грантов на выпуск мемуаров, ни гастролей по Европе и США со сборником историй в стиле Шаламова. Вспоминая события четырехлетней давности и все, что за ними последовало, ребята тем не менее бесперебойно шутят, в их словах напрочь отсутствует обида за свою жизнь.

На Кремль с бутылкой кваса

Юлия Гусарова: Саш, напомни мне и другим аполитичным домоседам, в чем тебя обвинили.

Александра Наумова: Мне предъявили обвинение в участии в массовых беспорядках и применении насилия в отношении представителя власти, не повлекшее вреда здоровью, как и остальным фигурантам дела.

Юлия Гусарова: Каким именно было насилие?

Александра Наумова: Я вылила на полицейского квас.

Алексей Полихович: При этом Саша — иконический образ насилия со стороны полицейских на Болотной площади. Все помнят фотографию девушки с повязкой на глазах, которую за шею тащит омоновец.

Анна Карпова: Представим себе картину: сотрудник полиции в шлеме, жилете, со спецсредствами в руках, был облит квасом…

Александра Наумова: На суде он пояснил, что ему было обидно, его это оскорбило.

Андрей Барабанов: Обо мне омоновцы — все, кроме потерпевшего, — рассказывали, что я кидал камни, железо, арматуру… Потерпевший же, наоборот, меня не оговаривал.

Алексей Полихович: После чтения протокола задержания мы представили Андрея шестируким богом войны с пулеметом, которому целая бригада подавала нарезанные куски арматуры. Самое страшное оружие, которое было описано в протоколах задержания, — ампула с нашатырным спиртом. Наверное, у силовиков какая-то генетическая мутация и нашатырный спирт для них смертелен. А если серьезно, то опасные предметы в толпе действительно применялись: были и камни, и коктейль Молотова.

Юлия Гусарова: И кто кинул коктейль Молотова?

Алексей Полихович: Эти люди мне неизвестны.

Анна Карпова: Как насчет конспирологической версии, по которой это сделали люди, «игравшие» на стороне полиции?

Андрей Барабанов: Если говорить о версиях, то есть, например, такая: в то время министром внутренних дел был Нургалиев. У него появился оппонент в силовых кругах, и провокация на Болотной площади показала, насколько неэффективны и некомпетентны сотрудники полиции под управлением Нургалиева. Его ведь действительно в итоге убрали через пару недель и назначили Колокольцева.

Алексей Полихович: Звучит интересно, но вы упоролись.

Игроки с красными карточками

Если красная карточка агента спецслужб попадается бывалому игроку, то он запутывает революционеров, делая ходы в пользу противника: помогает выполнить некоторые миссии вместо того, чтобы их раскрывать и проваливать. Агента спецслужб в игре убрать невозможно — можно только выявить и игнорировать его кандидатуру в очередном наборе отряда на миссию.

Юлия Гусарова: Были ли «красные карточки» среди участников «Марша миллионов» — люди, задачей которых было спровоцировать драку митингующих и полиции?

Алексей Полихович: Не думаю, что на шествии были те, кто сознательно разжигал столкновения. А вот полиция вела себя странно: расставила ограждения там, где не нужно, —закрыла сквер.

Юлия Гусарова: А если вспомнить эпизоды общения со следователями? Попадался ли вам человек, не похожий на примитивную боевую единицу — например, который действовал не по каким-то общепринятым правилам, а сразу обещал конфеты в обмен на «стук»?

Александра Наумова: У меня таким персонажем был государственный адвокат — его назначили в день моего ареста, когда я еще не могла заключить договор с личным адвокатом. Он ко мне пришел и первым делом показал свои татуировки — видимо, пытался втереться в доверие, когда увидел, что и у меня они есть. Он разговаривал очень спокойно, но периодически повторял: «Саш, за такой состав лет 15 тебе дадут», — в такие моменты он включал такой надрыв, что МХАТ по нему плакал. Это был мой первый опыт в качестве фигурантки уголовного дела. Мне казалось, что происходящее вокруг — просто какое-то шапито и со мной ничего страшного произойти не может. Государственный адвокат подговаривал меня во всем сознаться, чтобы все было о’кей. По-моему, он просто хотел поскорее слиться из дела.

Анна Карпова: А как понять: государственный адвокат подыгрывает следствию, ему наплевать на подзащитного или он искренне хочет помочь?

Алексей Полихович: Есть две разновидности госадвокатов: одни играют за ментов, а другие просто не хотят делать свою работу.

Андрей Барабанов: Государственному адвокату за выезд к клиенту посреди ночи платят рублей 800. Какая у него мотивация вникать в дело? Ему хочется поскорее склонить клиента на сделку со следствием и уйти.

Анна Карпова: А эти адвокаты, а заодно оперативники, следователи и остальные силовики — они все были убеждены, что вы получили деньги Госдепа за выход на площадь?

Алексей Полихович: Не стоит демонизировать силовиков. Большая часть из них — люди, не особо интересующиеся жизнью вокруг. А те, кто интересуется, не обязательно смотрят телеканал НТВ.

Александра Наумова: Тем не менее, Леш, у нас на суде были омоновцы, которые в открытую говорили в наш адрес: «Я хочу, чтобы эти ребята сидели!»

Алексей Полихович: Омоновцы — особый вид силовиков: это люди, натренированные выбивать головой дверь. Но мне с терпилой повезло, у меня он был хороший.

Юлия Гусарова: Кто такие терпилы?

Алексей Полихович: Потерпевшие по делу. Забавно, что полицейские тоже называют потерпевших терпилами: жаргоны охраняющих и охраняемых часто смешиваются. Зеки шутят: мы сидим до конца срока, а менты — до пенсии. Так вот, мой потерпевший,омоновец Игорь Тарасов, особо в суде не врал: не стал говорить, что мои действия заставили его почувствовать боль, и не настаивал на том, чтобы меня посадили.

Андрей Барабанов: Несознательно в пользу ментов сыграл Сергей Кривов (обвиняемый по «болотному делу», получил 3 года и 9 месяцев лишения свободы — один из самых длинных сроков. — Прим. ред.). Своими длинными выступлениями и бесконечными ходатайствами Кривов настолько затянул процесс, что приговор нам зачитывали во время революции на Украине в 2014 году.

Алексей Полихович: Его зачитывали в один день с расстрелом на Институтской.

Андрей Барабанов: Наша власть, глядя на Майдан, ясно решила, что в своей стране такого не допустит.

Алексей Полихович: Когда нас возили в суд на приговор, мы разговорились по душам с одним конвоиром. Он сказал: «Видишь, что происходит на Украине? Я вот гореть, как беркутовец там, не хочу. Поэтому сижу здесь и охраняю тебя».

О сделках со следствием

Анна Карпова: Когда опера и ФСИНовцы увидели на НТВ сюжеты о разоблачениях оппозиции и финансировании беспорядков, были те, кто верил, что вы пришли на площадь не за гонорар?

Алексей Полихович: Мне часто говорили, что у протестного движения был куратор, который получал деньги, а мы просто тупые пешки, которые ввязались в бучу, сами не понимая, что это.

Денис Луцкевич: Те, кто со мной это обсуждал, были всегда убеждены, что я лично получил немалую сумму. И они заставляли меня нарисовать схему, от кого, сколько и кем были получены деньги.

Анна Карпова: И где деньги? В панамских офшорах?

Денис Луцкевич: Меня просили показать пальцем на конкретных людей — организаторов митинга, Навального, Удальцова и так далее. Мне все время говорили, что мои «подельники» уже во всем сознались.

Анна Карпова: Были минуты сомнений, когда хотелось пойти на сделку со следствием?

Андрей Барабанов: Первым осудили Лузянина, который как раз пошел на сделку со следствием. Он получил 4,5 года колонии. Тогда я понял, что ничего не поможет и лучше действовать по совести.

Денис Луцкевич: Я решил, что меньше 5 лет не получу, раз Лузянину влепили так много. Начал думать: может, на фиг все, сказать, что просят, и выйти раньше? По ночам меня начали донимать мысли о том, что ради близких, ради мамы на сделку со следствием можно и пойти. Но в итоге никакие внутренние черти меня на это не уговорили.

Алексей Полихович: Перед моими глазами стоял пример Сашки, которая сразу пошла в отказ. Это очень важно: до ареста Саши не было «болотного дела», никто не знал, как себя вести. Ни у кого из нас не было опыта политических процессов и уголовных дел. Но Саша сразу задала тон.

Сухой остаток

Юлия Гусарова: Андрей, твое мироощущение поменялось после тюрьмы? Ты бы пошел на Болотную площадь сейчас?

Андрей Барабанов: Страха выйти на митинг у меня нет. У меня нет и удушливого ощущения, что поменять больше ничего нельзя, что любое мероприятие может закончиться арестом. Зато теперь у меня есть опыт и внимательность: мне будет легче отследить, когда ситуация на подобном мероприятии начнет выходить из-под контроля, чтобы вовремя уйти и не стать участником очередного уголовного процесса.

Юлия Гусарова: Вы говорите про механику: найти просвет в толпе — выход — и вовремя ретироваться. А я про другое: не появилось ли чувство, что выходить вообще было бессмысленно?

Алексей Полихович: Митинги — это психологическая практика. Ты приходишь и понимаешь, что ты не один такой идиот в стране. Конечно, это ощущение быстро проходит: конструктивного продолжения у митинга в 50 тысяч человек сегодня нет.

Андрей Барабанов: Еще бы: в одной Нацгвардии — 400 тысяч! Но вообще, когда после 6 мая началась беготня от омоновцев на Чистых прудах, стало ясно, что для людей протест превратился в какую-то игру. У нас нет способности действовать сообща, массово, скоординированно, вытаскивая из кутузок тех, кого ОМОН прихватил с собой в автозак.

Юлия Гусарова: Как на вас теперь реагируют люди, наблюдающие за митингами и политическим процессом из фейсбучного окошка, не выходя из дома и особо не интересуясь деталями происходившего? Они вас осуждают? Поддерживают? Есть ли у них хоть какая-то рефлексия после 6 мая?

Денис Луцкевич: Люди совершенно разные. Кто-то осуждает, а кто-то говорит: «Красавчик! Давай еще раз!»

Андрей Барабанов: Недавно общался со знакомой, которую знаю много лет. На первые протесты она ходила с интересом, а сейчас убеждена, что власть никак не поменять и вообще люди во всем мире так живут. Хотя она миллион раз была в Европе и видела своими глазами, как люди живут там.

Анна Карпова: «Болотное дело» изменило что-нибудь к лучшему?

Андрей Барабанов: Майские указы: вся страна получила успокоительные печеньки. Они были подписаны сразу после выступления на Болотной.

Алексей Полихович: Ну и после «болотки» началась вся эта капковщина в Москве. Как кто-то сказал: из людей, которые хотели стать гражданами, решили сделать горожан.

Андрей Барабанов: М-да, после освобождения я увидел «капковскую» Москву: огонечки, клубы, пряничные домики и довольные хипстеры в модной одежде, которым уже на хрен ничего не нужно.

Алексей Полихович: Я не могу сказать, что жалею о годах, которые провел в тюрьме, — за это время сформировался таким, какой есть. Еще и перестал мясо есть, качаться начал. Без опыта тюрьмы я уже не могу себя представить.

Мы сыграли две игры по пять миссий, и оба раза выиграли «красные», что обычно и бывает, если карточки агентов спецслужб достаются опытным игрокам, а карточки сопротивленцев — тем, кто играет впервые. Забавнее всего то, что во второй игре красная карта была и вовсе одна на шестерых: в пылу разговора мы даже забыли провести знакомство «ментов» — для этого, как в той же «Мафии», «город» должен заснуть, — и потому лишь после раскрытия карт в самом конце обнаружили, что отправили недостаточно силовиков предотвращать карточный «штурм Кремля».

В общем, вышло как в жизни. 6 мая 2012 года большинство на Болотной было представлено либо «креаклами», либо двадцатилетними студентами, сердца которых во все времена требуют перемен — по подсчетам разных институций и СМИ, всего на митинг вышли от 30до 120 тысяч людей. За их действиями следили 12 759 силовиков. Говоря языком игры «Сопротивление», по одной красной карте на каждые 3–10 синих. «А я-то всю игру высматривал “брата”, — сказал Андрей Барабанов, показывая всем, что единственная красная карточка попалась ему. — “Менты побеждают”,  так и закончите».

Источник: snob.ru