Интервью активистки Юлии Галяминой. После удара омоновца на акции 12 июня она неделю лежала в больнице

2 июня в центре Москвы прошла несанкционированная акция против коррупции. Вышедших на Тверскую улицу протестующих (в основном молодых людей) задерживали сотрудники ОМОНа и Росгвардии — всего в Москве задержали более 850 человек. Полицейские действовали жестко и применяли силу. Самые тяжелые повреждения получила активистка, борющаяся с программой реновации жилья в Москве Юлия Галямина. Она неделю пролежала в больнице с сотрясением мозга.

2 июня в центре Москвы прошла несанкционированная акция против коррупции. Вышедших на Тверскую улицу протестующих (в основном молодых людей) задерживали сотрудники ОМОНа и Росгвардии — всего в Москве задержали более 850 человек. Полицейские действовали жестко и применяли силу. Самые тяжелые повреждения получила активистка, борющаяся с программой реновации жилья в Москве Юлия Галямина. Она неделю пролежала в больнице с сотрясением мозга.

— На акции 12 июня вы пошли на Тверскую улицу?

— Сначала я пошла на [проспект] Сахарова — туда мы позвали людей, которые боролись против реновации. Мы не могли поступить как [оппозиционный политик, вдохновитель акции Алексей] Навальный — просто резко поменять место, это неуважительно по отношению к соратникам.

Я пообщалась на Сахарова с людьми, потом мы с мужем пошли на Тверскую — акции, которые соответствуют твоим идеям, пропускать нельзя. Мы вышли к Успенскому переулку, там было много людей, молодых в основном, они ходили по кругу, пели песни — Цоя, Шевчука, «Гражданскую оборону». Уже хотели уходить, и тут начались задержания: молодых людей выхватывали по одному из толпы, все остальные разбегались. Все это неприлично выглядело — и с точки зрения самих задерживаемых тоже, потому что они совершенно не пытались защитить своих соратников. Я попыталась построить цепочку, научить таким вот мирным путем показывать свое несогласие с задержаниями. Они не смогли — испугались, отпускали руки и убегали.

— Вы имеете в виду, что люди пытались сцепиться локтями?

— Да, как обычно. Я стояла в такой цепочке, мы пытались [отбить у ОМОНа], тех, кого задерживали. Когда вытягивали по одному молодых людей, я вставала на пути [полицейских] и требовала, чтобы они делали все, что нужно по закону о полиции — предъявляли законное требование, разъясняли наши права. Они этого не делали, у них и жетонов не было — все спрятаны под бронежилеты, а это запрещено законом. В какой-то момент налетели товарищи из Росгвардии или из ОМОНа, цепочка стала распадаться, нас потянули, и один из них просто со всего маху дал мне в лицо кулаком.

— Он по вам целился целился или просто махал кулаками без разбора?

— Нет, он целился в меня — это было видно — не локтем, не ладонью, а кулаком. Он попал мне по зубам, я потеряла сознание на пару минут, очнулась уже на земле, рядом был муж, прикрывал меня. ОМОН кругом, мы встали. Они стали нас снова оттягивать, мужа поволокли и ударили о бордюр, меня тоже понесли. Видимо, в этот момент я получила еще и растяжение ушибленного места — у меня ушиб грудной клетки.

Потом всех поставили стену лицом к автобусам, расставив руки, ноги. Я опять начала требовать, чтобы все было по закону. Им это надоело, видимо, и они сказали, что я не задержана. Но я увидела, что моего мужа начали бить [в отместку], я вернулась и сказала, что тоже буду задержанной, и пойду в автозак с мужем; стала протискиваться, но меня оторвали от автобуса и вытолкнули обратно на площадь.

— Чем били вашего мужа?

— Ногами, коленями, руками. Знаете, у него по всему телу гематомы. И когда в автобус швыряют, сзади под колени бьют. Когда уже началась зачистка площади [от протестующих], я села на скамейку, вызвала скорую, и меня увезли. Неделю пролежала в Боткинской больнице, меня выписали на долечивание, я 20 июня улетаю в санаторий.

— Какой у вас диагноз?

— Закрытая черепно-мозговая травма, она еще не компенсировалась. Челюстно-лицевая травма, подвывих трех зубов — по-русски говоря, шатаются, могут не прижиться. Травма мягких тканей головы, лица, левой части тела, где ребра. У меня были достаточно сильные боли — головные и в теле.

— Как у вас сейчас самочувствие? 

— Получше, конечно, чем было, туман в голове рассеялся, но выходить на улицу пока довольно тяжело. Дезориентируешься, голова кружится. И, конечно, стресс, психологически довольно тяжело, нервное состояние. Но, в принципе, жить можно.

— А что с вашим мужем?

— Он пошел в травмпункт, у него зафиксировали много ссадин. Я думаю, у него тоже было легкое сотрясение, просто он не пошел его снимать, решил, что ничего страшного, пройдет.

— Сколько его продержали в ОВД? 

— Около пяти часов. У него протокол по статье 20.2 [КоАП — «Нарушение порядка проведения митинга»]. Мы завтра подадим заявление в Следственный комитет. Наше дело по избиению взято на контроль Советом по правам человека при президенте. Мне непосредственно звонил [член совета Николай] Сванидзе; [глава совета Михаил] Федотов дозвонился в больницу по моему поводу. Мы очень надеемся, что этот случай не останется без внимания, и тот человек, который меня избил, будет наказан. У нас очень хорошая бригада адвокатов, мы сейчас просим всех, кто снимал или был свидетелем, написать нам.

— Как вы думаете, сотрудник, который вас ударил, знал вас в лицо — или, просто увидел активного участника митинга и решил его нейтрализовать?

— Это не он решает, была команда. Решают не сами омоновцы, а начальник, который сзади стоит и командует.

Могут быть две причины, почему он скомандовал на меня. Возможно, это связано с моей общественно-политической деятельностью, но, может, они просто увидели, что стоит опытный человек, который умеет вести себя на несанкционированных акциях. Я на них хожу с 1988 года — конечно, им такие люди не нужны на акции. Там была молодежь, которая вообще не понимала, как себя вести, не знала права свои. Держались безропотно — это не совсем то, что нужно. При этом мы не совершали никаких правонарушений, просто стояли как другие граждане и пели песни.

Источник: Медуза